Противъ оконъ дачи Рошковыхъ какъ разъ помѣщались казармы. Весной это даже чуть было не остановило Клавдію Павловну отъ того, чтобы, вообще, снимать этотъ домъ, но онъ былъ построенъ такъ удобно для размѣщенія ихъ семьи, за жильемъ былъ разбитъ такой пріятный, хотя нѣсколько и запущенный садъ, прилегавшій къ пустынному полю, что примирились съ военнымъ сосѣдствомъ. Клавдіи Павловна, выросшая въ имѣніи, сохраняла достаточно вкуса, чтобы приходить въ ужасъ отъ всего, что напоминало дачи. Потому ей нравились и нелѣпыя темноватыя комнаты съ разнокалиберною старинною мебелью, и неудобная кухня черезъ дворъ, и плохой садъ съ дикими яблонями, и кочковатое поле за нимъ; даже вечернія зори трубачей ее не слишкомъ тревожили, будучи характерными, во всякомъ случаѣ, не для дачной жизни. Можетъ быть, единственно эту уступку своему вкусу, да и то стыдясь и скрываясь, сдѣлала Клавдія Павловна, во всей своей жизни тихо и незамѣтно безъ вида святой женщины, подчиняясь удобствамъ мужа и еще болѣе дѣтей: Лизаньки, Калеріи и Кирилла. Желанія и удобства тѣхъ иногда представлялись всякому человѣку сплошнымъ неудобствомъ и несносіемъ и для другихъ, и для нихъ самихъ, но Клавдія Павловна даже не старалась понять и объяснить себѣ чужія причуды, полагая, что, значитъ, чему то онѣ удовлетворяютъ, разъ практикуются, несмотря на очевидную свою нелѣпость. Къ числу такихъ непонятныхъ удобствъ относилось и пристрастіе млад-
Против окон дачи Рошковых как раз помещались казармы. Весной это даже чуть было не остановило Клавдию Павловну от того, чтобы, вообще, снимать этот дом, но он был построен так удобно для размещения их семьи, за жильем был разбит такой приятный, хотя несколько и запущенный сад, прилегавший к пустынному полю, что примирились с военным соседством. Клавдии Павловна, выросшая в имении, сохраняла достаточно вкуса, чтобы приходить в ужас от всего, что напоминало дачи. Потому ей нравились и нелепые темноватые комнаты с разнокалиберною старинною мебелью, и неудобная кухня через двор, и плохой сад с дикими яблонями, и кочковатое поле за ним; даже вечерние зори трубачей ее не слишком тревожили, будучи характерными, во всяком случае, не для дачной жизни. Может быть, единственно эту уступку своему вкусу, да и то стыдясь и скрываясь, сделала Клавдия Павловна, во всей своей жизни тихо и незаметно без вида святой женщины, подчиняясь удобствам мужа и еще более детей: Лизаньки, Калерии и Кирилла. Желания и удобства тех иногда представлялись всякому человеку сплошным неудобством и несносием и для других, и для них самих, но Клавдия Павловна даже не старалась понять и объяснить себе чужие причуды, полагая, что, значит, чему то они удовлетворяют, раз практикуются, несмотря на очевидную свою нелепость. К числу таких непонятных удобств относилось и пристрастие млад-
