освѣщенному только съ улицы фонарями. Потомъ игралъ съ нянькой въ дурачки, опять заводилъ органчикъ, теперь вотъ смотритъ, какъ мамы въ капорахъ ныряютъ въ подъѣздъ театра. Навѣрное, сильный морозъ, не потому только, что костры, а небо стало необычайно голубымъ и прозрачнымъ, облака — розовыми, и все: бороды, шубы, трубы, крыши, — какъ-то задымилось и закурчавилось. На окнѣ мохнатая звѣзда изъ крестиковъ… Скоро спать, не прощаясь съ мамой. Когда она вернется, она зайдетъ къ нему въ дѣтскую и соннаго перекреститъ. Онъ это знаетъ, хотя и не будетъ просыпаться.
Петя потихоньку слѣзъ съ подоконника и пошелъ въ кухню, но и нянька, и кухарка, и кухаркина дочка, Катишъ, — всѣ были въ дѣвичьей.
Катишъ служила въ модной мастерской и часто забѣгала къ матери по дорогѣ, когда ее посылали по заказчицамъ.
И теперь на столѣ подъ лампой находилась раскрытая картонка съ ярко-зеленымъ платьемъ, которое, очевидно, Катишъ только что показывала женщинамъ. Дѣвушка была небольшого роста, кругленькая, съ румянымъ лицомъ и гладкими, темными волосами. Увидя входившаго мальчика, она тотчасъ отодвинула недопитый чай и бросилась къ Петѣ.
— Здравствуйте, Петенька, какъ ваше здоровье?
— Здравствуй, Катишъ. Что это ты принесла?
— Пирогъ!
— Какой пирогъ? вѣдь это же платье!
— А знаете, что платье, зачѣмъ же спрашиваете?
И, обратясь къ нянькѣ, добавила:
— Маленькій, а понимаетъ, что — платье.
— Онъ у насъ умный! — замѣтила та и стала гладить Петю по головкѣ жесткою рукою.
освещенному только с улицы фонарями. Потом играл с нянькой в дурачки, опять заводил органчик, теперь вот смотрит, как мамы в капорах ныряют в подъезд театра. Наверное, сильный мороз, не потому только, что костры, а небо стало необычайно голубым и прозрачным, облака — розовыми, и всё: бороды, шубы, трубы, крыши, — как-то задымилось и закурчавилось. На окне мохнатая звезда из крестиков… Скоро спать, не прощаясь с мамой. Когда она вернется, она зайдет к нему в детскую и сонного перекрестит. Он это знает, хотя и не будет просыпаться.
Петя потихоньку слез с подоконника и пошел в кухню, но и нянька, и кухарка, и кухаркина дочка, Катиш, — все были в девичьей.
Катиш служила в модной мастерской и часто забегала к матери по дороге, когда ее посылали по заказчицам.
И теперь на столе под лампой находилась раскрытая картонка с ярко-зеленым платьем, которое, очевидно, Катиш только что показывала женщинам. Девушка была небольшого роста, кругленькая, с румяным лицом и гладкими, темными волосами. Увидя входившего мальчика, она тотчас отодвинула недопитый чай и бросилась к Пете.
— Здравствуйте, Петенька, как ваше здоровье?
— Здравствуй, Катиш. Что это ты принесла?
— Пирог!
— Какой пирог? ведь это же платье!
— А знаете, что платье, зачем же спрашиваете?
И, обратясь к няньке, добавила:
— Маленький, а понимает, что — платье.
— Он у нас умный! — заметила та и стала гладить Петю по головке жесткою рукою.
