виду не совсѣмъ обыкновенное чувство. Впрочемъ, все это какъ-то смутно представлялось дѣвушкѣ, не доходя до опредѣленнаго сознанія, въ которомъ она давала бы себѣ отчетъ.
Лія Павловна медленно обрывала листки отрывного календаря, иногда мелькомъ прочитывая свѣдѣнія, меню и анекдоты, напечатанные на оборотной сторонѣ. Вѣроятно, она читала машинально, потому что озабоченное и печальное выраженіе ея лица нисколько не мѣнялось. Она даже какъ будто не замѣтила, какъ вошелъ Антонъ Васильевичъ и стоялъ уже совсѣмъ близко около нея.
— Что это вы дѣлаете? — спросилъ Бѣлогоровъ, но дѣвушка ничего не отвѣчала, словно не слышала, такъ что гость еще разъ повторилъ:
— Что это вы дѣлаете, Лія Павловна?
— Обрываю календарь.
— Благодарю васъ, это я и такъ вижу. Но почему такая предусмотрительность? У насъ еще только пятое марта, а вы уже срываете десятое, одиннадцатое, двѣнадцатое. «И жить торопится, и чувствовать спѣшитъ»? Или вы высчитываете, когда можетъ придти письмо отъ Ѳомушки, и наказываете дни, когда завѣдомо этого произойти не можетъ?
— Я это дѣлаю для бабушки, — отвѣтила серьезно Лія, внимательно взглядывая на Антона Васильевича.
— Для Настасьи Петровны? Но позвольте: по-моему, какъ это ни печально, но она лежитъ почти въ безпамятствѣ и едва ли наблюдаетъ за числами.
— Да, она слаба, но, наоборотъ, очень интересуется, когда будетъ десятое марта.
— А что такое десятое марта?
— День рожденія бабушки.
— А!
— Вы не думайте, что она ждетъ своего рожденія, какъ праздника. Нѣтъ, она ждетъ смерти.
— Странно!
виду не совсем обыкновенное чувство. Впрочем, всё это как-то смутно представлялось девушке, не доходя до определенного сознания, в котором она давала бы себе отчет.
Лия Павловна медленно обрывала листки отрывного календаря, иногда мельком прочитывая сведения, меню и анекдоты, напечатанные на оборотной стороне. Вероятно, она читала машинально, потому что озабоченное и печальное выражение её лица нисколько не менялось. Она даже как будто не заметила, как вошел Антон Васильевич и стоял уже совсем близко около неё.
— Что это вы делаете? — спросил Белогоров, но девушка ничего не отвечала, словно не слышала, так что гость еще раз повторил:
— Что это вы делаете, Лия Павловна?
— Обрываю календарь.
— Благодарю вас, это я и так вижу. Но почему такая предусмотрительность? У нас еще только пятое марта, а вы уже срываете десятое, одиннадцатое, двенадцатое. «И жить торопится, и чувствовать спешит»? Или вы высчитываете, когда может придти письмо от Фомушки, и наказываете дни, когда заведомо этого произойти не может?
— Я это делаю для бабушки, — ответила серьезно Лия, внимательно взглядывая на Антона Васильевича.
— Для Настасьи Петровны? Но позвольте: по-моему, как это ни печально, но она лежит почти в беспамятстве и едва ли наблюдает за числами.
— Да, она слаба, но, наоборот, очень интересуется, когда будет десятое марта.
— А что такое десятое марта?
— День рождения бабушки.
— А!
— Вы не думайте, что она ждет своего рождения, как праздника. Нет, она ждет смерти.
— Странно!
