меня въ своемъ автомобилѣ. Тутъ мы окончательно разговорились и помирились. Кажется, главнымъ образомъ, ее плѣнило и тронуло, что я потолстѣла. Во всякомъ случаѣ, звала меня къ себѣ, сдѣлала намекъ, что не забудетъ меня въ своемъ завѣщаніи и настояла, чтобы я взяла третью часть денегъ, что были въ сумочкѣ. Какъ я ни отговаривалась, пришлось взять, а тамъ было до трехъ тысячъ, такъ какъ тетушка только что была въ банкѣ.
— Такъ что ты получила около тысячи?
— Девятьсотъ восемьдесятъ пять рублей.
Софья Петровна, доведя разсказъ до конца, задумалась, можетъ быть, о предстоящей смерти тети Валеріи, Во всякомъ случаѣ, черезъ нѣсколько секундъ она произнесла мечтательно:
— Вѣдь ей уже семьдесятъ семь лѣтъ, скоро восемьдесятъ.
— А нога у тебя не болитъ? — спросилъ опять мужъ, словно желая умалить значительность встрѣчи у Гостинаго двора. Софья Петровна такъ и поняла его слова, потому что съ живостью отвѣтила:
— Ой нѣтъ! — я и позабыла про нее!
Уходя ко сну, она еще разъ, кромѣ обычнаго, поцѣловала мужа, шепнувъ:
— Не сердись, Поль, что для меня гололедица оказалась счастливѣе, чѣмъ для тебя.
меня в своем автомобиле. Тут мы окончательно разговорились и помирились. Кажется, главным образом, ее пленило и тронуло, что я потолстела. Во всяком случае, звала меня к себе, сделала намек, что не забудет меня в своем завещании и настояла, чтобы я взяла третью часть денег, что были в сумочке. Как я ни отговаривалась, пришлось взять, а там было до трех тысяч, так как тетушка только что была в банке.
— Так что ты получила около тысячи?
— Девятьсот восемьдесят пять рублей.
Софья Петровна, доведя рассказ до конца, задумалась, может быть, о предстоящей смерти тети Валерии, Во всяком случае, через несколько секунд она произнесла мечтательно:
— Ведь ей уже семьдесят семь лет, скоро восемьдесят.
— А нога у тебя не болит? — спросил опять муж, словно желая умалить значительность встречи у Гостиного двора. Софья Петровна так и поняла его слова, потому что с живостью ответила:
— Ой нет! — я и позабыла про нее!
Уходя ко сну, она еще раз, кроме обычного, поцеловала мужа, шепнув:
— Не сердись, Поль, что для меня гололедица оказалась счастливее, чем для тебя.
