но только увлеченія, не больше. И неужели я не смогу все понять, все простить? Но покинуть меня вы не можете такъ же, какъ не можете полюбить другую.
— Я люблю другую, Анна Яковлевна.
— Нѣтъ, нѣтъ. Можетъ быть, это банальна — то, что я говорю, но когда дѣло идетъ о собственномъ сердцѣ, тутъ не до оригинальности! Ну, что вы тамъ приклеились у окна? Жоржъ, Георгій Васильевичъ, подите сюда, ко мнѣ! Это даже неучтиво.
Гуляръ медленно повернулся; лицо его было взволнованно, печально, но рѣшительно. Анна Яковлевна сразу осѣклась. Она долго смотрѣла на молодого человѣка и, наконецъ, хрипя выговорила:
— Молодая?
Тотъ молча кивнулъ головою. Вдругъ на лицѣ Звонковой отразился неподдѣльный ужасъ, и она даже поднялась съ мѣста.
— Вы влюбились въ Катю?
— Нѣтъ, слава Богу! Какъ вы меня напугали! Можно ли выдумать такой ужасъ?
— Все возможно! — равнодушно отвѣтила Анна Яковлевна, ню успокоилась и снова опустилась въ кресло. Георгій Васильевичъ, видя ее тихой, снова подошелъ къ ней и взялъ ее за руку. Звонкова, казалось, не обратила на это вниманія.
— Милая Анна Яковлевна, я всегда уважалъ васъ, цѣнилъ и считалъ женщиной умной и чуткой.
— Всегда считаютъ умной и чуткой, когда собираются оставить въ дурахъ! — проворчала Анна Яковлевна.
— Вы должны понимать, что нѣтъ ничего вѣчнаго. Особенно же эфемерно чувство любви. Можетъ быть, есть настоящая, вѣчная любовь, но, значитъ, я васъ любилъ не настоящею любовью, потому что вотъ она исчезла! Теперешнее мое чувство, мнѣ кажется, прочнѣе, но я не хочу
но только увлечения, не больше. И неужели я не смогу всё понять, всё простить? Но покинуть меня вы не можете так же, как не можете полюбить другую.
— Я люблю другую, Анна Яковлевна.
— Нет, нет. Может быть, это банальна — то, что я говорю, но когда дело идет о собственном сердце, тут не до оригинальности! Ну, что вы там приклеились у окна? Жорж, Георгий Васильевич, подите сюда, ко мне! Это даже неучтиво.
Гуляр медленно повернулся; лицо его было взволнованно, печально, но решительно. Анна Яковлевна сразу осеклась. Она долго смотрела на молодого человека и, наконец, хрипя выговорила:
— Молодая?
Тот молча кивнул головою. Вдруг на лице Звонковой отразился неподдельный ужас, и она даже поднялась с места.
— Вы влюбились в Катю?
— Нет, слава Богу! Как вы меня напугали! Можно ли выдумать такой ужас?
— Всё возможно! — равнодушно ответила Анна Яковлевна, ню успокоилась и снова опустилась в кресло. Георгий Васильевич, видя ее тихой, снова подошел к ней и взял ее за руку. Звонкова, казалось, не обратила на это внимания.
— Милая Анна Яковлевна, я всегда уважал вас, ценил и считал женщиной умной и чуткой.
— Всегда считают умной и чуткой, когда собираются оставить в дурах! — проворчала Анна Яковлевна.
— Вы должны понимать, что нет ничего вечного. Особенно же эфемерно чувство любви. Может быть, есть настоящая, вечная любовь, но, значит, я вас любил не настоящею любовью, потому что вот она исчезла! Теперешнее мое чувство, мне кажется, прочнее, но я не хочу
