зался совершенно правымъ. Что имъ, тунеядцамъ, честь моя и мое добро?! Запороть ихъ всѣхъ мало, но, зная непріятеля близкимъ, не осмѣливаюсь. Претерплю, но зато покажу имъ, канальямъ, кузькину мать! Узнаютъ, негодяи, какъ труса праздновать и хозяйское добро не беречь!
Потомъ онъ также неожиданно заплакалъ и, склонясь тучнымъ тѣломъ на плечо своего хилаго сына, прошепталъ:
— Не чаялъ дожить до этого, свѣтъ.
Тотъ неловко обнялъ отца и спросилъ:
— Ты рѣшилъ поступать какъ я совѣтовалъ… просилъ? — Да, но каково мнѣ это?
Помолчавъ, Илья сказалъ утѣшительно:
— Конечно, минуты непріятныя, но унизительнаго въ этомъ ничего нѣтъ. Это не въ твоей власти, какъ не въ твоей власти остановить вывѣску, которая валится тебѣ на голову. Кто же можетъ тебя винить за это? И самъ ты этого дѣлать никакъ не можешь. Можно ли обижаться на простолюдина, что онъ сморкается въ руку, когда у него нѣтъ носовыхъ платковъ и когда онъ съ дѣтства такъ воспитанъ? Что же спрашивать съ грабителей?
Петръ Трнфонычъ слушалъ разсужденія сына, не подымая головы и громко всхлипывая.
Въ назначенный разбойниками вториикъ вся Барсу ковка съ ранняго утра ожидала набѣга. Петръ Трифонычъ, нарочно для пренебреженія одѣтый въ старый халатъ, потребовалъ себѣ всѣ ключи и сидѣлъ въ круглой залѣ, читая календарь за 1811 годъ, а Илья Петро-
зался совершенно правым. Что им, тунеядцам, честь моя и мое добро?! Запороть их всех мало, но, зная неприятеля близким, не осмеливаюсь. Претерплю, но зато покажу им, канальям, кузькину мать! Узнают, негодяи, как труса праздновать и хозяйское добро не беречь!
Потом он также неожиданно заплакал и, склонясь тучным телом на плечо своего хилого сына, прошептал:
— Не чаял дожить до этого, свет.
Тот неловко обнял отца и спросил:
— Ты решил поступать как я советовал… просил? — Да, но каково мне это?
Помолчав, Илья сказал утешительно:
— Конечно, минуты неприятные, но унизительного в этом ничего нет. Это не в твоей власти, как не в твоей власти остановить вывеску, которая валится тебе на голову. Кто же может тебя винить за это? И сам ты этого делать никак не можешь. Можно ли обижаться на простолюдина, что он сморкается в руку, когда у него нет носовых платков и когда он с детства так воспитан? Что же спрашивать с грабителей?
Петр Трнфоныч слушал рассуждения сына, не подымая головы и громко всхлипывая.
В назначенный разбойниками вториик вся Барсу ковка с раннего утра ожидала набега. Петр Трифоныч, нарочно для пренебрежения одетый в старый халат, потребовал себе все ключи и сидел в круглой зале, читая календарь за 1811 год, а Илья Петро-
