Помедливъ, слуги, стукнувшіе въ двери, впущены были въ покой нѣмымъ отрокомъ съ испуганнымъ до неузнаваемости лицомъ. «Смерть, смерть!» — твердилъ онъ дикимъ, непривыкшимъ произносить слова, голосомъ. Даже не поразившись звуками нѣмого, слуги ринулись къ постели, гдѣ, закинувъ почернѣвшую голову, недвижимо лежалъ господинъ. Лука вернулся, будто къ покинутому мѣсту, къ кровати Флора, гдѣ и склонился на полъ, безшумно и быстро сломившись.
За медикомъ и управителемъ быстро сходили, неся зловѣщую новость.
Нѣмой твердилъ, не переставая: «смерть», будто власть звука далась ему снова только для этого, одного этого слова.
Флоръ лежалъ, закинувъ почернѣвшее лицо и свѣсивъ безжизненную руку. Медикъ, осмотрѣвъ тѣло и за несомнѣнную признавъ смерть, съ удивленіемъ показывалъ управителю узкій, темный и вздувшійся кровоподтекъ на шеѣ умершаго, объяснить который было ничѣмъ невозможно. Единственный свидѣтель смерти Флора Эмилія, нѣмой Лука, преодолѣвая божественное косноязычіе чудеснаго страха, даръ слова ему вернувшаго, говорилъ:
Помедлив, слуги, стукнувшие в двери, впущены были в покой немым отроком с испуганным до неузнаваемости лицом. «Смерть, смерть!» — твердил он диким, непривыкшим произносить слова, голосом. Даже не поразившись звуками немого, слуги ринулись к постели, где, закинув почерневшую голову, недвижимо лежал господин. Лука вернулся, будто к покинутому месту, к кровати Флора, где и склонился на пол, бесшумно и быстро сломившись.
За медиком и управителем быстро сходили, неся зловещую новость.
Немой твердил, не переставая: «смерть», будто власть звука далась ему снова только для этого, одного этого слова.
Флор лежал, закинув почерневшее лицо и свесив безжизненную руку. Медик, осмотрев тело и за несомненную признав смерть, с удивлением показывал управителю узкий, темный и вздувшийся кровоподтек на шее умершего, объяснить который было ничем невозможно. Единственный свидетель смерти Флора Эмилия, немой Лука, преодолевая божественное косноязычие чудесного страха, дар слова ему вернувшего, говорил:
