залась на занавѣскѣ, Панкратій не узналъ Филлиды; ея глаза были закрыты, щеки блѣдны, губы сжаты, сложенныя на груди руки въ повязкахъ давали особенное сходство съ покойницей. Когда, открывъ глаза и поднявъ слабо связанныя руки, она остановилась, Панкратій, спросивъ позволенія у заклинателя, обратился къ ней, ставъ на колѣни, такъ: «ты ли тѣнь Филлиды?»
— Я — сама Филлида, — раздалось въ отвѣтъ.
— «Прощаешь ли ты меня?»
— Мы всѣ водимся судьбою; ты не могъ иначе поступать, какъ ты поступалъ.
— «Ты охотно вернулась на землю?»
— Я не могла не повиноваться заклятіямъ.
— «Ты любишь меня?»
— Я любила тебя.
— «Ты видишь теперь мою любовь; я рѣшился на страшное, можетъ быть, преступное дѣло, вызывая тебя. Вѣришь ли ты мнѣ, что я люблю тебя?»
— Мертвую?
— «Да. Можешь ли ты приблизиться ко мнѣ? дать мнѣ руку? отвѣчать на мои поцѣлуи? я согрѣю тебя и заставлю биться вновь твое сердце».
залась на занавеске, Панкратий не узнал Филлиды; её глаза были закрыты, щеки бледны, губы сжаты, сложенные на груди руки в повязках давали особенное сходство с покойницей. Когда, открыв глаза и подняв слабо связанные руки, она остановилась, Панкратий, спросив позволения у заклинателя, обратился к ней, став на колени, так: «ты ли тень Филлиды?»
— Я — сама Филлида, — раздалось в ответ.
— «Прощаешь ли ты меня?»
— Мы все водимся судьбою; ты не мог иначе поступать, как ты поступал.
— «Ты охотно вернулась на землю?»
— Я не могла не повиноваться заклятиям.
— «Ты любишь меня?»
— Я любила тебя.
— «Ты видишь теперь мою любовь; я решился на страшное, может быть, преступное дело, вызывая тебя. Веришь ли ты мне, что я люблю тебя?»
— Мертвую?
— «Да. Можешь ли ты приблизиться ко мне? дать мне руку? отвечать на мои поцелуи? я согрею тебя и заставлю биться вновь твое сердце».
