не говоря ни «да», ни «нѣтъ», живя въ сладкой и беззаботной неопредѣленности.
Наконецъ, настала Пасха для ея сердца: вернулся онъ и съ нимъ вернулись новыя мученья. Бывши однажды опять безъ нея у сестры, онъ не то заболѣлъ, не то поссорился со Скачковой, но пересталъ у нихъ бывать. Письма приходили все такъ же, и еще чаще, но, зная его такъ близко, Анна томилась желаніемъ видѣть его лицо, слышать голосъ, который, можетъ быть, прозвучитъ для нея тѣми же словами писемъ, — такими нѣжными, такими благородными.
И она рѣшилась сама пойти къ нему, храбрая любовью и сердечной простотою.
Хотя комната, куда ввели Анну, не отличалась особенно отъ видѣнныхъ ею у Скачковыхъ и ихъ знакомыхъ, но, случайно увидѣвъ себя въ зеркалѣ, дѣвушка показалась самой себѣ такой жалкой, смѣшной, ненужной въ этомъ свѣтломъ небольшомъ кабинетѣ.
Зная отъ денщика, что дома только Петръ Алексѣевичъ, Мейеръ, тѣмъ не менѣе, осталась, думая отъ него узнать новости о другомъ.
не говоря ни «да», ни «нет», живя в сладкой и беззаботной неопределенности.
Наконец, настала Пасха для её сердца: вернулся он и с ним вернулись новые мученья. Бывши однажды опять без неё у сестры, он не то заболел, не то поссорился со Скачковой, но перестал у них бывать. Письма приходили всё так же, и еще чаще, но, зная его так близко, Анна томилась желанием видеть его лицо, слышать голос, который, может быть, прозвучит для неё теми же словами писем, — такими нежными, такими благородными.
И она решилась сама пойти к нему, храбрая любовью и сердечной простотою.
Хотя комната, куда ввели Анну, не отличалась особенно от виденных ею у Скачковых и их знакомых, но, случайно увидев себя в зеркале, девушка показалась самой себе такой жалкой, смешной, ненужной в этом светлом небольшом кабинете.
Зная от денщика, что дома только Петр Алексеевич, Мейер, тем не менее, осталась, думая от него узнать новости о другом.
