— Врядъ ли, онъ самъ почти всегда безъ денегъ. Да я не знаю, что вы имѣете противъ Ларіона Дмитріевича даже до того, чтобы не обратиться къ нему письменно? Что случилось достаточнаго объяснить эту перемѣну?
Ваня долго смотрѣлъ на бюстъ Марка Аврелія въ юности, не отвѣчая, и, наконецъ, началъ монотонно и медленно:
— Я ни въ чемъ не виню его, нисколько не считаю себя въ правѣ сердиться, но мнѣ невыносимо жалко, что, помимо моей воли, узнавши нѣкоторыя вещи, я не могу попрежнему относиться къ Штрупу; это мнѣ мѣшаетъ видѣть въ немъ желаннаго руководителя и друга.
— Какой романтизмъ, если бы это не звучало заученнымъ! Вы, какъ прежнія «неземныя» барышни, воображавшія, что кавалеры должны думать, что дѣвицы не ѣдятъ, не пьютъ, не спятъ, не храпятъ, не сморкаются. Всякій человѣкъ имѣетъ свои отправленія, нисколько его не унижающія, какъ бы ни были непріятны для чужого взгляда. Ревновать же къ Ѳедору — значитъ, признавать себя равнымъ ему и имѣющимъ одинаковое значеніе и цѣль. Но, какъ это ни мало остроумно, все же лучше романтической щепетильности.
— Вряд ли, он сам почти всегда без денег. Да я не знаю, что вы имеете против Лариона Дмитриевича даже до того, чтобы не обратиться к нему письменно? Что случилось достаточного объяснить эту перемену?
Ваня долго смотрел на бюст Марка Аврелия в юности, не отвечая, и, наконец, начал монотонно и медленно:
— Я ни в чём не виню его, нисколько не считаю себя в праве сердиться, но мне невыносимо жалко, что, помимо моей воли, узнавши некоторые вещи, я не могу по-прежнему относиться к Штрупу; это мне мешает видеть в нём желанного руководителя и друга.
— Какой романтизм, если бы это не звучало заученным! Вы, как прежние «неземные» барышни, воображавшие, что кавалеры должны думать, что девицы не едят, не пьют, не спят, не храпят, не сморкаются. Всякий человек имеет свои отправления, нисколько его не унижающие, как бы ни были неприятны для чужого взгляда. Ревновать же к Федору — значит, признавать себя равным ему и имеющим одинаковое значение и цель. Но, как это ни мало остроумно, всё же лучше романтической щепетильности.
