страшное заблужденіе чувствъ, бороться съ которымъ не всегда могли даже люди просвѣщенные крещеніемъ.
— Но въ сущности въ каждый данный моментъ не одно ли это и то же?
— Вы въ страшномъ заблужденіи, мой сынъ. Въ каждомъ поступкѣ важно отношеніе къ нему, его цѣль, а также причины, его породившія; самые поступки суть механическія движенія нашего тѣла, неспособныя оскорбить никого, тѣмъ болѣе Господа Бога. — И онъ снова открылъ тетрадку на мѣстѣ, заложенномъ его толстымъ большимъ пальцемъ.
Они шли по крайней правой дорогѣ Cascine, гдѣ сквозь деревья виднѣлись луга съ фермами и за ними невысокія горы; миновавъ ресторанъ, пустынный въ это время дня, они подвигались по все болѣе принимавшей сельскій видъ мѣстности. Сторожа со свѣтлыми пуговицами изрѣдка сидѣли на скамейкахъ и вдали бѣгали мальчики въ ряскахъ подъ надзоромъ толстаго аббата.
— Я вамъ такъ благодаренъ, что вы согласились прійти сюда, — говорилъ Штрупъ, садясь на скамью.
страшное заблуждение чувств, бороться с которым не всегда могли даже люди просвещенные крещением.
— Но в сущности в каждый данный момент не одно ли это и то же?
— Вы в страшном заблуждении, мой сын. В каждом поступке важно отношение к нему, его цель, а также причины, его породившие; самые поступки суть механические движения нашего тела, неспособные оскорбить никого, тем более Господа Бога. — И он снова открыл тетрадку на месте, заложенном его толстым большим пальцем.
Они шли по крайней правой дороге Cascine, где сквозь деревья виднелись луга с фермами и за ними невысокие горы; миновав ресторан, пустынный в это время дня, они подвигались по всё более принимавшей сельский вид местности. Сторожа со светлыми пуговицами изредка сидели на скамейках и вдали бегали мальчики в рясках под надзором толстого аббата.
— Я вам так благодарен, что вы согласились прийти сюда, — говорил Штруп, садясь на скамью.
