лись свистки отдаленныхъ паровозовъ. Катенькѣ вдругъ стало необычайно скучно, и почему-то вспомнилось дѣтство, самое раннее дѣтство, до ихъ заграничныхъ скитаній. Въ этотъ день нянька всегда водила ихъ въ церковь. Сладкій ли и какой-то распаренный запахъ вялыхъ березовыхъ листьевъ нагонялъ на нее эти воспоминанія, или едва уловимый легкій ароматъ ладана, распространявшійся незамѣтной струйкой изъ комнатъ берлинскихъ тетушекъ по всему дому, наводилъ ея мысли на долгую церковную службу, но Екатеринѣ Павловнѣ захотѣлось ярко освѣщенныхъ иконъ, оплывающихъ свѣчъ, жаркой и тѣсной толпы, праздничнаго пѣнія, и умилительныхъ возгласовъ изъ алтаря. Двери безшумно открылись въ тускло освѣщенную комнату тети Нелли, запахъ ладана донесся сильнѣе, и сама Елена Артуровна показалась на порогѣ. Ея бѣлесоватые глаза посинѣли, сіяя внутреннимъ сіяніемъ, одутловатое лицо было бѣло, вся фигура, несмотря на полноту, казалась окрыленной, такъ что, когда она, прихрамывая, быстрыми шагами подошла къ Катенькѣ, можно было подумать, что она не идетъ, а летитъ.
— Это ты, Кэтхенъ? я тебя не замѣтила въ сумеркахъ. Я только что о тебѣ такъ крѣпко и хорошо думала и я имѣю нѣчто сказать тебѣ.
— Вы, тетя, знали, что завтра Троица?
— Конечно. Сошествіе Святого Духа! Еще бы.
— Отчего же вы не позволили внести березокъ?
— Березки! ну, что же березки? это такъ внѣшне! Это все языческая обрядность. День Святого Духа мы должны праздновать въ духѣ.
— Но я привыкла къ этому съ дѣтства, это вошло въ мою плоть и кровь, это меня волнуетъ, трогаетъ, смягчаетъ и растапливаетъ сердце.
лись свистки отдаленных паровозов. Катеньке вдруг стало необычайно скучно, и почему-то вспомнилось детство, самое раннее детство, до их заграничных скитаний. В этот день нянька всегда водила их в церковь. Сладкий ли и какой-то распаренный запах вялых березовых листьев нагонял на нее эти воспоминания, или едва уловимый легкий аромат ладана, распространявшийся незаметной струйкой из комнат берлинских тетушек по всему дому, наводил её мысли на долгую церковную службу, но Екатерине Павловне захотелось ярко освещенных икон, оплывающих свеч, жаркой и тесной толпы, праздничного пения, и умилительных возгласов из алтаря. Двери бесшумно открылись в тускло освещенную комнату тети Нелли, запах ладана донесся сильнее, и сама Елена Артуровна показалась на пороге. Её белесоватые глаза посинели, сияя внутренним сиянием, одутловатое лицо было бело, вся фигура, несмотря на полноту, казалась окрыленной, так что, когда она, прихрамывая, быстрыми шагами подошла к Катеньке, можно было подумать, что она не идет, а летит.
— Это ты, Кэтхен? я тебя не заметила в сумерках. Я только что о тебе так крепко и хорошо думала и я имею нечто сказать тебе.
— Вы, тетя, знали, что завтра Троица?
— Конечно. Сошествие Святого Духа! Еще бы.
— Отчего же вы не позволили внести березок?
— Березки! ну, что же березки? это так внешне! Это всё языческая обрядность. День Святого Духа мы должны праздновать в духе.
— Но я привыкла к этому с детства, это вошло в мою плоть и кровь, это меня волнует, трогает, смягчает и растапливает сердце.
