гда завернуть въ рощу; посмотрите по бокамъ дороги на этотъ лѣсной снѣгъ, никѣмъ нетронутый, кромѣ зайца; посмотрите на узоры, которые онъ начертилъ, на мелкій и аккуратный слѣдъ ласточки, ходившей на добычу этою ночью…
Слышите, ужъ несется къ вамъ по морозному воздуху, полному сверкающихъ пылинокъ, несется манящій къ жилью дымный запахъ… Ближе, ближе… Вотъ забытый дворъ, по которому ходитъ только рыжій старикъ-ключникъ и то по одной и той же вѣковой тропинкѣ. Вотъ розовый домъ съ дикими ставнями, осѣненный тремя елями, вѣчно зелеными и вѣчно мрачными великанами; а тамъ, на той сторонѣ клёнъ, роскошь нашей растительности: теперь вы его не отличите отъ другого дерева, но лѣтомъ юнъ вѣшаетъ крайній сукъ, обремененный листьями, на старую гонтовую крышу. Направо за ракитами небольшой прудъ, лѣтомъ покрытый густою плѣсенью, а теперь занесенный спѣтомъ почти наравнѣ съ краями.
Смо́трите, какъ дымъ бодро и дружно подымается изо всѣхъ крестьянскихъ трубъ… Звуковъ мало: лай собаки да скрипъ колеса на колодцѣ подъ рукой дѣвушки, разрумяненной зимнимъ утромъ.
Не думайте, однако, что деревня эта всегда грустна, какъ въ нынѣшнее утро. Нѣтъ, мало я зналъ деревень, въ которыхъ бы лѣтнее солнце освѣщало такую уютную зеленую и мирную красоту!
Особливо при покойной тетушкѣ, Марьѣ Николаевнѣ Солнцевой, было очень хорошо у насъ въ Подлипкахъ.
Тетушка была богатая и бездѣтная вдова-генеральша; полгода жила она въ деревнѣ, полгода въ Москвѣ, гдѣ у нея былъ собственный домъ.
Я приходился однимъ изъ прямыхъ наслѣдниковъ ея съ тѣхъ поръ, какъ не стало у меня ни отца, ни матери;другіе наслѣдники были: сначала дядя, потомъ его сынъ, который служилъ уже въ Петербургѣ, когда мнѣ было всего 18 лѣтъ.
Я росъ у тетушки съ того дня, какъ отецъ мой пору-
гда завернуть в рощу; посмотрите по бокам дороги на этот лесной снег, никем нетронутый, кроме зайца; посмотрите на узоры, которые он начертил, на мелкий и аккуратный след ласточки, ходившей на добычу этою ночью…
Слышите, уж несется к вам по морозному воздуху, полному сверкающих пылинок, несется манящий к жилью дымный запах… Ближе, ближе… Вот забытый двор, по которому ходит только рыжий старик-ключник и то по одной и той же вековой тропинке. Вот розовый дом с дикими ставнями, осененный тремя елями, вечно зелеными и вечно мрачными великанами; а там, на той стороне клён, роскошь нашей растительности: теперь вы его не отличите от другого дерева, но летом юн вешает крайний сук, обремененный листьями, на старую гонтовую крышу. Направо за ракитами небольшой пруд, летом покрытый густою плесенью, а теперь занесенный спетом почти наравне с краями.
Смо́трите, как дым бодро и дружно подымается изо всех крестьянских труб… Звуков мало: лай собаки да скрип колеса на колодце под рукой девушки, разрумяненной зимним утром.
Не думайте, однако, что деревня эта всегда грустна, как в нынешнее утро. Нет, мало я знал деревень, в которых бы летнее солнце освещало такую уютную зеленую и мирную красоту!
Особливо при покойной тетушке, Марье Николаевне Солнцевой, было очень хорошо у нас в Подлипках.
Тетушка была богатая и бездетная вдова-генеральша; полгода жила она в деревне, полгода в Москве, где у неё был собственный дом.
Я приходился одним из прямых наследников её с тех пор, как не стало у меня ни отца, ни матери;другие наследники были: сначала дядя, потом его сын, который служил уже в Петербурге, когда мне было всего 18 лет.
Я рос у тетушки с того дня, как отец мой пору-
