Наконецъ! Вчера пріѣхалъ… Съ утра море было бурно, и мы издали видѣли, какъ качало пароходъ отъ носа къ кормѣ и отъ кормы къ носу.
Мы одѣлись тепло, потому что на шоссе падалъ снѣгъ и дулъ холодный вѣтеръ, и пошли пѣшкомъ часа черезъ три послѣ того, какъ показался пароходъ. Я хотѣлъ отпустить Лизу одну, но она сама пригласила меня.
Дорогой она была очень блѣдна и не разъ останавливалась, чтобы перевести духъ.
Мы прошли версты четыре не безъ труда, все въ гору и противъ вѣтра; она хотѣла итти дальше, но я не согласился, и мы присѣли отдохнуть на ступеняхъ одной изъ тѣхъ маленькихъ и чистыхъ казармъ, въ которыхъ живутъ солдаты для присмотра за шоссе… Сидѣли долго; Лиза не сводила глазъ съ дороги… Вдругъ видимъ, скачетъ кто-то на татарской лошади, и сзади тоже верхомъ едва поспѣваетъ татаринъ съ чемоданомъ въ рукахъ.
Мы отошли за поворотъ дороги, чтобы солдаты не видали нашей встрѣчи. Одинъ мигъ еще — и онъ доскакалъ.
Дакъ онъ обнялъ меня! Дакъ онъ былъ радъ! Дакъ онъ у нея цѣловалъ руку! какъ хохоталъ!
Мы взяли его съ обѣихъ сторонъ подъ руки и спустились внизъ. Надо было согрѣть его, накормить, хотѣли дать ему отдохнуть, но онъ ни за что!..
Прошелъ обѣдъ веселый, при огняхъ, и вечеръ пролетѣлъ далеко за полночь.
Разспросы, разсказы, смѣхъ, его восторгъ открытый, ея полусмущенное блаженство.
Возможно ли мѣшать имъ?
О Боже! ты, который видишь сердца націи, «правъ я или нѣтъ?»
Правъ или нѣтъ, не знаю; но я счастливъ, и долгое прошедшее мое мнѣ уже не кажется безплоднымъ. И въ немъ я вижу тысячу встрѣчъ, мыслей, причинъ и впечатлѣній, которыя привели меня къ умѣнью жить такъ, какъ я живу.
Наконец! Вчера приехал… С утра море было бурно, и мы издали видели, как качало пароход от носа к корме и от кормы к носу.
Мы оделись тепло, потому что на шоссе падал снег и дул холодный ветер, и пошли пешком часа через три после того, как показался пароход. Я хотел отпустить Лизу одну, но она сама пригласила меня.
Дорогой она была очень бледна и не раз останавливалась, чтобы перевести дух.
Мы прошли версты четыре не без труда, всё в гору и против ветра; она хотела идти дальше, но я не согласился, и мы присели отдохнуть на ступенях одной из тех маленьких и чистых казарм, в которых живут солдаты для присмотра за шоссе… Сидели долго; Лиза не сводила глаз с дороги… Вдруг видим, скачет кто-то на татарской лошади, и сзади тоже верхом едва поспевает татарин с чемоданом в руках.
Мы отошли за поворот дороги, чтобы солдаты не видали нашей встречи. Один миг еще — и он доскакал.
Дак он обнял меня! Дак он был рад! Дак он у неё целовал руку! как хохотал!
Мы взяли его с обеих сторон под руки и спустились вниз. Надо было согреть его, накормить, хотели дать ему отдохнуть, но он ни за что!..
Прошел обед веселый, при огнях, и вечер пролетел далеко за полночь.
Расспросы, рассказы, смех, его восторг открытый, её полусмущенное блаженство.
Возможно ли мешать им?
О Боже! ты, который видишь сердца нации, «прав я или нет?»
Прав или нет, не знаю; но я счастлив, и долгое прошедшее мое мне уже не кажется бесплодным. И в нём я вижу тысячу встреч, мыслей, причин и впечатлений, которые привели меня к уменью жить так, как я живу.
