— Съ Сѣчи товарищи поклонъ шлютъ! сказалъ странникъ,—а меня посломъ въ Чигиринъ.
— Мы вамъ вѣрные друзья и слуги! отвѣтили ему казаки въ одинъ голосъ.
— Что новаго? спросилъ сѣчевикъ.
— Да одинъ поладилъ было съ Москвою, а другой съ Польшею переговаривается, турковъ на помощь призвалъ. Тяжкія времена!
Глубокое уныніе омрачило казацкія лица. Горесть, прикрытая наружною безмятежностью, вырвалась наружу и высказалась во всей своей мощи.
— Мнѣ надо пробраться въ Чигиринъ, сказалъ сѣчевикъ послѣ нѣкотораго молчанія.
— Всѣ дороги перерѣзаны.
— А Гунинъ ходъ?
— У нихъ въ рукахъ!
Сѣчевикъ призадумался, но видно было, что его не обманутая надежда огорчала, не пугала трудность, а что онъ просто прибиралъ въ умѣ новыя средства и способы, какъ лучше достичь предположенной цѣли.
— Слушайте, товарищи, сказалъ онъ подумавъ: мнѣ надо пробраться въ Чигиринъ до Петра Дорошенка. Дѣло идетъ тутъ не объ одной головѣ, а идетъ дѣло объ цѣлой Украйнѣ…. Если я опоздаю въ Чигиринъ, то….
Тутъ сѣчевикъ оглянулся на всѣ стороны.
Хозяйки не было въ хатѣ, дѣти поснули сидя, и онъ уже хотѣлъ-было продолжать свою рѣчь далѣе, какъ вдругъ встрѣтилъ устремленные на него глаза, словно два огромные алмаза, горящіе участіемъ и вниманіемъ. Глаза эти сіяли изъ темнаго неосвѣщеннаго угла хаты, и только всмотрѣвшись хорошенько, сѣчевикъ распозналъ уютившуюся тамъ граціозную фигурку дѣвочки, неподвижно рисовавшуюся въ тѣни: какъ она оперлась на сложенныя ручки, вытянувъ головку, устремивъ глаза,—такъ и замерла, словно заслушавшись.
— Это моя маленькая дочка, сказалъ хозяинъ, оглянувшись по направленію глазъ сѣчевика.—Маруся, подойди сюда!
— С Сечи товарищи поклон шлют! сказал странник, — а меня послом в Чигирин.
— Мы вам верные друзья и слуги! ответили ему казаки в один голос.
— Что нового? спросил сечевик.
— Да один поладил было с Москвою, а другой с Польшею переговаривается, турков на помощь призвал. Тяжкие времена!
Глубокое уныние омрачило казацкие лица. Горесть, прикрытая наружною безмятежностью, вырвалась наружу и высказалась во всей своей мощи.
— Мне надо пробраться в Чигирин, сказал сечевик после некоторого молчания.
— Все дороги перерезаны.
— А Гунин ход?
— У них в руках!
Сечевик призадумался, но видно было, что его не обманутая надежда огорчала, не пугала трудность, а что он просто прибирал в уме новые средства и способы, как лучше достичь предположенной цели.
— Слушайте, товарищи, сказал он подумав: мне надо пробраться в Чигирин до Петра Дорошенка. Дело идет тут не об одной голове, а идет дело об целой Украйне…. Если я опоздаю в Чигирин, то….
Тут сечевик оглянулся на все стороны.
Хозяйки не было в хате, дети поснули сидя, и он уже хотел-было продолжать свою речь далее, как вдруг встретил устремленные на него глаза, словно два огромные алмаза, горящие участием и вниманием. Глаза эти сияли из темного неосвещенного угла хаты, и только всмотревшись хорошенько, сечевик распознал уютившуюся там грациозную фигурку девочки, неподвижно рисовавшуюся в тени: как она оперлась на сложенные ручки, вытянув головку, устремив глаза, — так и замерла, словно заслушавшись.
— Это моя маленькая дочка, сказал хозяин, оглянувшись по направлению глаз сечевика. — Маруся, подойди сюда!
