Чудесная, темно-голубая, прозрачная, теплая ночь таинственно звѣздилась, когда Маруся поспѣшно выскользнула изъ хаты, проползла подъ кровомъ стелющихся по землѣ вѣтвей цвѣтущей калины и очутилась въ саду. Тутъ ее скрыли кудрявыя яблони и густыя, какъ сѣть, черешни.
Тутъ она стояла, унимая біеніе сердца. Каждая ея жилка билась, ноги подламывались подъ нею, мысли роились и мѣшались; какіе-то сверкающіе образы носились передъ глазами, а изъ глазъ струились горячія слезы, исторгаемыя новою, дотолѣ невѣданною сердечною скорбію, перемѣшанною съ какою-то восторженною надеждою.
Свѣжій ночной воздухъ привелъ ее въ себя наконецъ, и слезы пріостановились, и мысли приняли строй.
Все было вокругъ такъ душисто и свѣжо и цвѣтуще! Все такъ мило и близко душѣ! Вся преисполненная любовью и горемъ, она склонилась и жарко стала цѣловать травы, цвѣты, склонявшіяся вѣтви, обращая туда и сюда глаза свои, выражая всѣмъ существомъ своимъ и недоумѣнье и беззавѣтную преданность чему-то, не совсѣмъ еще ясно усвоенному, уразумленному, но уже поглотившему всю душу.
Легкій шелестъ между деревьевъ обдалъ ее холодомъ и жаромъ. Она припала къ землѣ и ея бѣлая фигурка утонула въ бѣлоцвѣтущихъ вѣтвяхъ.
Все снова затихло.
Она оставалась нѣкоторое время неподвижна среди этого без-
Чудесная, темно-голубая, прозрачная, теплая ночь таинственно звездилась, когда Маруся поспешно выскользнула из хаты, проползла под кровом стелющихся по земле ветвей цветущей калины и очутилась в саду. Тут ее скрыли кудрявые яблони и густые, как сеть, черешни.
Тут она стояла, унимая биение сердца. Каждая её жилка билась, ноги подламывались под нею, мысли роились и мешались; какие-то сверкающие образы носились перед глазами, а из глаз струились горячие слезы, исторгаемые новою, дотоле неведанною сердечною скорбию, перемешанною с какою-то восторженною надеждою.
Свежий ночной воздух привел ее в себя наконец, и слезы приостановились, и мысли приняли строй.
Всё было вокруг так душисто и свежо и цветуще! Всё так мило и близко душе! Вся преисполненная любовью и горем, она склонилась и жарко стала целовать травы, цветы, склонявшиеся ветви, обращая туда и сюда глаза свои, выражая всем существом своим и недоумение и беззаветную преданность чему-то, не совсем еще ясно усвоенному, уразумленному, но уже поглотившему всю душу.
Легкий шелест между деревьев обдал ее холодом и жаром. Она припала к земле и её белая фигурка утонула в белоцветущих ветвях.
Всё снова затихло.
Она оставалась некоторое время неподвижна среди этого без-
