Въ сумерки бандуристъ съ своимъ поводыремъ уже были около стана, расположившаго свои походныя палатки не далеко отъ рѣки, на пригоркѣ, среди широкихъ, благоухающихъ свѣжихъ полей.
Вечернія тѣни уже сгущались и только на западѣ свѣтила ярко-алая полоса вечерней зари.
Въ станѣ было очень тихо. Стража, позлащенная вечерними лучами, казалась вылита изъ металла по своей неподвижности и блеску. Нѣсколько фигуръ ходило быстро, суетливо, нѣсколько другихъ медленно бродило; въ одной палаткѣ, не смотря на еще не совсѣмъ погасшій дневной свѣтъ, теплилась уже, сквозь бѣлое полотно, зажженная свѣча; время отъ времени звякало тамъ или сямъ оружіе, раздавался голосъ.
Появленіе бандуриста съ поводыремъ издалека было усмотрѣно и замѣчено, но онъ спокойно приблизился къ самому стану и потому никакого сомнѣнья, ни опасенья не возбудилъ.
Его появленіе многимъ даже доставило видимое удовольствіе; когда онъ заигралъ на бандурѣ и медленно, торжественно запѣлъ божественный псалмъ, всѣ слушали, задумавшись.
Многія головы, перевязанныя окрававленными повязками, приподнялись съ очевиднымъ намѣреньемъ кинуть приношеніе къ ногамъ пѣвца, и сознаніе слабости вырвало у иныхъ восклицаніе досады, у иныхъ грустную усмѣшку,—одинъ сдѣлалъ знакъ проводницѣ подойди ближе, показывая ей издали грошъ.
В сумерки бандурист с своим поводырем уже были около стана, расположившего свои походные палатки недалеко от реки, на пригорке, среди широких, благоухающих свежих полей.
Вечерние тени уже сгущались и только на западе светила ярко-алая полоса вечерней зари.
В стане было очень тихо. Стража, позлащенная вечерними лучами, казалась вылита из металла по своей неподвижности и блеску. Несколько фигур ходило быстро, суетливо, несколько других медленно бродило; в одной палатке, не смотря на еще не совсем погасший дневной свет, теплилась уже, сквозь белое полотно, зажженная свеча; время от времени звякало там или сям оружие, раздавался голос.
Появление бандуриста с поводырем издалека было усмотрено и замечено, но он спокойно приблизился к самому стану и потому никакого сомненья, ни опасенья не возбудил.
Его появление многим даже доставило видимое удовольствие; когда он заиграл на бандуре и медленно, торжественно запел божественный псалм, все слушали, задумавшись.
Многие головы, перевязанные окровавленными повязками, приподнялись с очевидным намереньем кинуть приношение к ногам певца, и сознание слабости вырвало у иных восклицание досады, у иных грустную усмешку, — один сделал знак проводнице подойди ближе, показывая ей издали грош.
