сова неукараулила. Потом собрались чиновники, пришел исправник. Посадили меня в каталалшу.
Шел Гаевский с Изюмченко, зашли ко мне, попросили, чтобы мне позволили видеться с ними. Это было уважено. Выпустили меня к ним. Я спросил:
— Это что у вас в руках за вещи?
Изюмченко говорит:
— Это вещи вахтера Ивановича[1]. Его вот заключают на три месяца в тюрьму, а я провожаю его и помогаю снести вещи.
Я спросил.
— За какие дела сажают?
— Да, дела не очень велики, — ответил Гаевский. — Судили одного остяка в суде, а я вышел защищать его; за это суд приговорил меня на 3 месяца. А что будешь делать? Отсижу.
Я рассказал им свою поездку.
Потом им велели уходить, а меня позвал судебный следователь, сделал мне дознание и спросил у уездного исправника. Составил протокол, прочел его, спросил меня, все ли так написал он? Я сказал:
— Так.
Он попросил меня расписаться, я на это не согласился. Говорю:
— Я христианин, нигде не расписываюсь на бумаге.
Тогда он позвал трех человек; они подписались в том, что я не расписался. После этого опроса меня опять посадили в каталажку. Переночевал. Утром пришел офицер с двумя солдатами, выпустили меня из каталажки, вынесли вещи. Офицер приказал осмотреть мои вещи. Взяли у меня свечи, мыло, бритву, и потом офицер сказал:
— Передай твои деньги!
Я отдал деньги. Офицер пересчитал мои деньги и пошел в другую комнату, вышел оттуда, вынес пакет и отдал солдату. Приказал ему беречь этот пакет: «а когда приедете в Тобольск, передадите полицеймейстеру».
Потом спросил у меня:
— У вас на дорогу есть деньги?
Я сказал:
— Есть.
Он повторил:
— Если нет, я прикажу солдатам, они будут тебе выдавать суточные деньги.
Я сказал:
- ↑ Гаевского. Прим. ред.
