— Это управляющий.
Тогда он мне отдал этот адрес и полиция ушла. После этого я уже не мог уснуть до света.
Утром пошел на вокзал, смотрю около вагонов стоят арестанты, окруженные солдатами, в числе их один наш односелец Федор Самородин, за отказ от военной службы. Я прошел мимо него, кивнул головой, но говорить не посмел, потому что тут было много офицеров, и я побоялся, как бы кто ко мне не придрался. Не знаю, узнал он меня или нет. Тогда поехали мы на одном поезде. К вечеру я написал записку, попросил кондуктора, чтобы он передал в арестантский вагон. Он мне ответил: «с большим удовольствием передал бы, но сейчас оставили на станции». Не пришлось с ним поговорить. Он недолго после этого жил: умер в Москве.
Я доехал до станции Ольгинской, слез, вошел в зал, т. е. в 3-ий класс. Там было много мужиков. Я стал спрашивать:
— Есть-ли охотники везть меня в Ржевск на хутор?
Двое сейчас подошли и стали со мной торговаться. Потом подходит еще один и говорит мне:
— Вы едете в Ржевск?
Я сказал:
— Да.
— Так это человек наш. Пойдем со мной.
Я пошел с ним к нему в дом. Это был Николай Шишкин.
Я спросил:
— Что берешь ва провоз?
Он мне скавал:
— У нас цена известная. Вы не будете платить, они сами платят за всех, кто к ним приезжает.
От Шишкина мы выехали рано. Приехали на хутор еще до света. Повидался я с Иваном Михайловичем (Трегубовым). Он мне рассказал что Владимир Григорьевич в Петербурге, пишет ему телеграмму, чтобы он ехал и вез все бумаги.
— Сегодня я в 12 часов дня поеду.
Я рассказал ему о себе; решили мы ехать вместе до Москвы и заехать к Льву Николаевичу посоветоваться. Так выехали мы из Ржевска. Запрягли нам тройку серых мастистых лошадей. Привевли нас в Лезиновку к управляющему. Побыли мы немного там; потом в Россоши; в Россоше мы поужинали и побыли долго. Тогда повезли нас ва Михайловскую станцию. Вошли мы в зал. У них тут все ходили без шапок. А в конце комнаты было какое-то пение. Зашли мы во второй класс. Долго ожидали машину, потому что на два часа машина запоздала. Потом И. М. пошел по-
