Началась, по мѣткому выраженiю Пуришкевича, „политическая чехарда“. Одинъ за другимъ появлялись, пройдя черезъ переднюю Распутина, или «бывшiе“, или никому невѣдомые политически люди, проходили, какъ тѣни, на своихъ постахъ... и уступали мѣсто такимъ же, какъ они, очереднымъ фаворитамъ придворной шайки. При этихъ смѣнахъ прежде всего, конечно, были удалены послѣднiе министры, подписавшiе коллективное письмо государю о непринятiи имъ должности главнокомандующаго. Ушелъ (17 марта) А. А. Поливановъ, замѣненный честнымъ, но необразованнымъ и совершенно непригоднымъ для этого поста рамоликомъ Д. С. Шуваевымъ. А. Н. Хвостова замѣнил самъ Штюрмеръ, но 10 iюля, къ общему изумленiю, Штюрмеръ замѣнилъ министра иностранныхъ делъ С. Д. Сазонова, къ великому ущербу для влiянiя Россiи въ союзныхъ странахъ. Должность „церемониймейстера“, которую онъ занималъ когда-то, при полном невѣжествѣ не только въ дипломатiи, но даже и въ географии воюющихъ странъ была его единственнымъ правомъ на занятиiе этой должности. Не владѣя ни предметомъ, ни дипломатическимъ языкомъ, онъ ограничилъ свою дипломатическую роль молчаливымъ присутствiем при бесѣдахъ своего товарища Нератова съ иностранными послами. Послѣ такого назначенiя — не оставалось ничего невозможнаго. Въ публикѣ вспоминали про назначение Калигулой своего любимаго коня — сенаторомъ.
Хуже было то, что, кромѣ смѣшной стороны, тутъ была и трагическая. Пишущему эти строки пришлось услышать осенью того же 1916 года отъ покойного гр. Бенкендорфа, нашего посла въ Лондонѣ, что, съ тѣх поръ какъ Штюрмеръ сталъ во главѣ вѣдомства, англичане стали съ нами гораздо сдержаннѣе и перестали дѣлать его участникомъ своихъ секретовъ. Ходили слухи о германофильскихъ связяхъ Штюрмера и какихъ-то тайныхъ сношенiяхъ его агентовъ, помимо пословъ, за границей. Все это, при общѣизвестной склонности правыхъ круговъ къ сближению съ Германией и къ возможно скорому выходу изъ войны изъ страха передъ грядущей революцiей сообщало правдоподобiе слухамъ и вызывало усиленное вниманiе къ ним въ кругах общества, все болѣе широкихъ. Слово „измена“ стало передаваться изъ уст въ уста, — и объ этомъ было громко заявлено съ кафедры Г. Думы. Новую пищу эти слухи получили, когда возвращавшийся въ Россию предсѣдатель русской парламентской делегацiи, посѣтившей лѣтомъ
