Страница:Михаил Бакунин, избранные произведения, том 1, 1919.pdf/27

— 26 —

крепость, в Алексеевский равелин,— где я просидел 3 года. Месяца два по моем прибытии, явился ко мне граф Орлов от имени государя: «Государь прислал меня к вам и приказал вам сказать: скажи ему, чтоб он написал мне, как духовный сын пишет к духовному отцу,— хотите вы писать?" Я подумал не­много и размыслил, что перед jury, при открытом судопроизводстве, я должен бы был выдержать роль до конца. Но что в четырех стенах, во власти мед­ведя, я мог без стыда смягчить формы, и потому по­требовал месяц времени, согласился — и написал в самом деле род исповеди, нечто в роде Dichtung und Wahrheit; — действия мои были, впрочем, так открыты, что мне скрывать было нечего. — Поблаго­дарив Государя в приличных выражениях за снисходительное внимание, я прибавил: — «Государь, вы хо­тите, чтоб я вам написал свою исповедь, хорошо, я напишу ее; но вам известно, что на духу никто не должен каяться в чужих грехах. После моего ко­раблекрушения у меня осталось только одно сокро­вище, честь и сознание, что я не изменил никому из доверившихся мне, и потому я никого называть не стану». После этого, a quelques exceptions pres, я рассказал Николаю всю свою жизнь за границею, со всеми замыслами, впечатлениями и чувствами, причем не обошлось для него без многих поучительных замечаний на счет его внутренней и внешней поли­тики. Письмо мое, рассчитанное во-первых, на ясность моего повидимому безвыходного положения, с дру­гой же на энергический нрав Николая, было написа­но очень твердо и смело и именно потому ему очень понравилось. — За что я ему действительно благода­рен, это,— что он по получении его ни о чем более меня не допрашивал. — Просидев три года в Петропавловской, я при начале войны в 1854 году был пе­ревезен в Шлиссельбург, где просидел еще три года. У меня открылась цинготная и повыпали все зубы. Страшная вещь пожизненное заключение: влачить