была значительно толще, и двигалась она настолько медленнѣе, что Лѣнтяю пришлось порядочно-таки постоять передъ ней, пока она дошла до своего слѣдующаго дѣленія и раздался довольно низкій звукъ, напоминавшій слово «часъ, часъ, часъ».
— И это занятно,—сказалъ себѣ Лѣнтяй, постоявъ передъ стрѣлкой столько времени, что она успѣла пробить ему много, много часовъ.—Вишь какія игрушки устроило Время въ своемъ замкѣ. Тамъ вотъ минуты, а тутъ часы такъ тебѣ и отсчитываетъ.
Снова замѣтивъ дверь, ведущую въ слѣдующій, третій залъ, Лѣнтяй вошелъ въ него и увидѣлъ здѣсь на стѣнахъ тоже часы. Они были еще огромнѣе, а стрѣлка казалась величиной съ хорошее бревно.
— Вотъ такъ будетъ щелкъ,—сказалъ себѣ, посмотрѣвъ на эту стрѣлку Лѣнтяй.—Дай-ка посмотрю, какъ дѣло идетъ и здѣсь. Не даромъ же добрался я сюда.
Онъ всталъ передъ часами и принялся смотрѣть на стрѣлку до тѣхъ поръ, пока не почувствовалъ, что ноги у него отяжелѣли и затекли отъ усталости. Но только онъ собрался сѣсть на полъ, какъ послышался сильный трескъ, и раскатистый глухой басъ прохрипѣлъ на всю залу: «годъ, годъ, годъ».
— Вотъ какая машина,—сказалъ Лѣнтяй,—годы отсчитываетъ! И такъ это себѣ незамѣтно—щелкъ и годъ, щелкъ и годъ. Занятная штука! Разскажу о ней, какъ вернусь въ деревню. Посижу-ка здѣсь да посмотрю на нее хорошенько.
И сѣвъ на полъ, онъ уставился на часы Времени и долго смотрѣлъ на нихъ, пока стрѣлка отсчитывала ему годы. Наконецъ, почувствовавъ страшную усталость и тяжесть во всѣхъ своихъ членахъ, онъ рѣшилъ встать и пойти въ слѣдующую четвертую, повидимому, послѣднюю комнату Башни Времени. Казалось, она была больше всѣхъ предыдущихъ, и часы, висѣвшіе на каждой изъ четырехъ стѣнъ, были еще огромнѣе и другого устройства. По нимъ двигались не только три уже знакомыя стрѣлки, но еще и четвертая. Она была самой громадной, и, казалось, почти не двигалась, но какъ разъ въ то время, когда Лѣнтяй вошелъ въ залъ, она дошла до своего дѣленія и могучій голосъ, какъ будто сотни
была значительно толще, и двигалась она настолько медленнее, что Лентяю пришлось порядочно-таки постоять перед ней, пока она дошла до своего следующего деления и раздался довольно низкий звук, напоминавший слово «час, час, час».
— И это занятно, — сказал себе Лентяй, постояв перед стрелкой столько времени, что она успела пробить ему много, много часов. — Вишь какие игрушки устроило Время в своем замке. Там вот минуты, а тут часы так тебе и отсчитывает.
Снова заметив дверь, ведущую в следующий, третий зал, Лентяй вошел в него и увидел здесь на стенах тоже часы. Они были еще огромнее, а стрелка казалась величиной с хорошее бревно.
— Вот так будет щелк, — сказал себе, посмотрев на эту стрелку Лентяй. — Дай-ка посмотрю, как дело идет и здесь. Недаром же добрался я сюда.
Он встал перед часами и принялся смотреть на стрелку до тех пор, пока не почувствовал, что ноги у него отяжелели и затекли от усталости. Но только он собрался сесть на пол, как послышался сильный треск, и раскатистый глухой бас прохрипел на всю залу: «год, год, год».
— Вот какая машина, — сказал Лентяй, — годы отсчитывает! И так это себе незаметно — щелк и год, щелк и год. Занятная штука! Расскажу о ней, как вернусь в деревню. Посижу-ка здесь да посмотрю на нее хорошенько.
И сев на пол, он уставился на часы Времени и долго смотрел на них, пока стрелка отсчитывала ему годы. Наконец, почувствовав страшную усталость и тяжесть во всех своих членах, он решил встать и пойти в следующую четвертую, по-видимому, последнюю комнату Башни Времени. Казалось, она была больше всех предыдущих, и часы, висевшие на каждой из четырех стен, были еще огромнее и другого устройства. По ним двигались не только три уже знакомые стрелки, но еще и четвертая. Она была самой громадной, и, казалось, почти не двигалась, но как раз в то время, когда Лентяй вошел в зал, она дошла до своего деления и могучий голос, как будто сотни
