вету старины стародавней — «окликание родителей». Мало-помалу выводится теперь этот глубоко трогательный обычай, но ещё в 30-х — 40-х годах он соблюдался почти повсеместно в памятующей дедовские заветы деревенской глуши. Чуть загоралась утренняя зорька, шли все бабы пожилые да старухи старые на кладбище — каждая на могилу своих родственников — и начинали причитать-вопить истошным голосом.
У Сахарова, в собранных им драгоценных памятниках родной старины, сохранились два причитания. «Родненькие наши батюшки!» — начинается одно из них: «Не надсажайте своего сердца ретиваго, не рудите своего лица белаго, не смежите очей горючей слезой! Али вам, родненьким, не стало хлеба-соли, не достало цветна платья? Али вам, родненьким, встосковалося по отцу с матерьей, по милым детушкам, по ласковым невестушкам? И вы, наши родненькие, встаньте-пробудитесь, поглядите на нас, на своих детушек, как мы горе мычем на сем белом свете. Без вас-то, наши родненькие опустел высок терем, заглох широк двор; без вас-то, родимые, не цветно цветут в широком поле цветы лазоревы, не красно растут дубы в дубровушках. Уж вы, наши родненькие, выгляньте на нас, сирот, из своих домков, да потешьте словом ласковым!» Плакали-надрывались тонкие женские голоса, плакало-обливалось кровью сердце каждой из причитавших. И не диво, что слышало это рыдающее сердце откликавшиеся из могилы голоса своих «родненьких», — а если даже и не слышало, то чуять — чуяло.
Другое, записанное собирателем «Сказаний русского народа», причитание ещё более трогательно. «Родимые наши батюшки и матушки», — разносилось оно по ниве смерти, припадаючи к могилушкам: «Чем-то мы вас, родимых, прогневали, что нет от вас ни привету, ни радости, ни тоя прилуки родительской? Уж ты, солнце, солнце ясное! Ты взойди, взойди, со полуночи, ты освети светом радостным все могилушки, чтобы нашим покойничкам не во тьме сидеть, не с бедой горевать, не с тоской вековать! Уж ты, месяц, месяц ясный! Ты взойди, взойди со вечера, ты освети светом радостным все могилушки, чтобы нашим покойничкам не крушить во тьме своего сердца ретивого, не скорбеть во тьме по свету белому, не проливать во тьме горючих слез по милым детушкам! Уж ты, ветер, ветер буйный! Ты возвей, возвей со полуночи, ты принеси весть радостну нашим покойничкам, что по них ли все детушки изныли во кручинушке, что по них ли все невес-