вѣйшей культуры, то мы имѣли-бы рѣшеніе вопроса о вліяніи культуры на расовыя различія. Но пока мы должны довольствоваться только догадками и предположеніями.
Мы можемъ высказать мнѣніе, что сравнительныя изслѣдованія расъ въ послѣдніе годы уменьшили значеніе расовыхъ различій, первоначально признававшихся антропологами, и что они во всякомъ случаѣ нисколько не подкрѣпляютъ воззрѣнія, будто въ такъ называемыхъ низшихъ расахъ человѣчества можно видѣть переходъ отъ животнаго къ человѣку. Этимъ опровергается не общее сходство человѣка съ животными въ физическомъ отношеніи, но только предположеніе, будто нѣкоторыя отрасли человѣчества болѣе походятъ па животныхъ, чѣмъ другія. Черты, которыя можно назвать звѣрообразными, мы встрѣчаемъ при изученіи народовъ всѣхъ расъ, чего мы уже заранѣе могли ожидать. Человѣкъ въ своемъ 
Желѣзный тороръ, ввезенный изъ Европы, съ старой костяной рукояткой, изъ Новой Зеландіи. (Коллекція Кристи въ Лондонѣ.) тѣлесномъ строеніи сохранилъ такое рѣшительное сходство съ обезьянами, что новѣйшіе систематики опираются только на него и находятъ возможнымъ вернуться къ старому линнеевскому сопоставленію рода Homo съ обезьянами въ одномъ порядкѣ Primates, причемъ никто не упрекаетъ ихъ въ нелогичности; поэтому достаточно уменьшенія духовности въ человѣческой природѣ, чтобы во многихъ отношеніяхъ могла ясно выступить животность ея матеріальной основы. Къ сожалѣнію, мы всѣ освоились съ воззрѣніемъ, будто въ человѣкѣ скрывается звѣрь; „звѣрообразность“, озвѣреніе и другіе слишкомъ употребительные термины показываютъ, какъ часто наша фантазія обращается къ подобнымъ сравненіямъ. Когда голодная семья австралійскихъ туземцевъ оспариваетъ у коршуновъ падаль, которая по всѣмъ правамъ природы всегда принадлежала этимъ послѣднимъ, и, какъ стая жадныхъ шакаловъ, набрасывается на добычу, покидая ее только тогда, когда отъ переполненія желудка начинаетъ клонить ко сну, то это указываетъ только озвѣреніе образа жизни, подавляющее всѣ душевныя стремленія. Насъ не удивляетъ также, когда путешествующій по Африкѣ орду бушменовъ, видящихъ въ каждомъ чужомъ человѣкѣ, бѣломъ или черномъ, своего врага, сравниваетъ со стаей убѣгающихъ шимпанзе или орангутанговъ. Но мы не должны обрушиваться на этихъ бѣдныхъ дикарей, у которыхъ отъ природы никакъ не больше склонности къ звѣрообразности, чѣмъ у насъ. Существуютъ нравственно опустившіеся европейцы, стоящіе ниже австралійцевъ. Печальная способность уподобляться звѣрямъ, къ сожалѣнію, возможна для всѣхъ людей, для однихъ болѣе, для другихъ менѣе. Бо́льшее или меньшее проявленіе этой звѣрообразности зависитъ, главнымъ образомъ, отъ привитой воспитаніемъ, часто соотвѣтствующей степени культуры, способности притворства. Но только культура можетъ провести границу между нами и дикими народами. Мы должны рѣшительно установить, что понятіе дикіе народы не заключаетъ въ себѣ ничего антропологическаго, ничего анатомо-физіологическаго, а есть чисто этнографическое, культурное понятіе. Дикіе народы — народы съ бѣдной культурой. Народы каждой расы, каждой ступени развитія могутъ оказаться еще недостигшими культуры или отставшими отъ нея. Древніе германцы и галлы казались передъ римской культурой не менѣе бѣдными въ культурномъ смыслѣ, чѣмъ кажутся намъ кафры или полинезійцы.
Въ дѣйствительности, разстояніе между различіями культуры двухъ группъ человѣчества въ отношеніи щирины и глубины совершенно не за-
