гающихъ звѣздъ. Послѣ истомы палящаго тропическаго дня отъ океана вѣяло нѣжной прохладой.
Тишина вокругъ. Тихо и на палубѣ корвета.
Вахтенный офицеръ, весь въ бѣломъ, съ разстегнутымъ воротомъ сорочки, лѣниво шагалъ по мостику, оглядывая по временамъ горизонтъ: нѣтъ ли гдѣ шквалистой тучки или огонька встрѣчнаго судна, и изрѣдко вскрикивалъ:
— На бакѣ! Впередъ смотрѣть!
— Есть! Смотримъ! — отвѣчали два голоса съ бака.
И скоро наступала тишина. И снова вахтенный офицеръ шагалъ по мостику, и вдругъ спускался на палубу ловить дремлющихъ и спящихъ.
Вахтенное отдѣленіе матросовъ было по своимъ мѣстамъ, притулившись у мачтъ и бортовъ. Чтобы не поддаваться чарамъ сна, среди небольшихъ кучекъ идутъ разговоры вполголоса: вспомипаютъ про «свои мѣста», про Кронштадтъ, сказываютъ сказки и обмѣниваются критическими мнѣніями, порой весьма ядовитыми, насчетъ командира, старшаго офицера, вахтенныхъ начальниковъ, штурмановъ, механиковъ, кончая докторомъ и батюшкой.
А соблазнительная дрема такъ и подкрадывается въ нѣгѣ дивной ночи и въ мягкомъ дыханіи освѣжающаго вѣтерка. И дремали бы себѣ матросы, стой на вахтѣ другой офицеръ, зная, что
