дрались, вводили ихъ въ понятіе... Отлупцуемъ на берегу во всей формѣ, смотришь, и человѣкомъ сталъ... Не мордобойничаетъ зря... Опаску имѣетъ. А всякому человѣку опаска нужна, потому дай ему волю надъ людьми, живо совѣсть забудетъ. Ты вотъ только очень устыдливый... И знаешь, что я тебѣ скажу? — неожиданно задалъ вопросъ Егоркинъ.
— А что?
— Тебѣ бы въ вѣстовые. Совсѣмъ легкое дѣло, не то, что матросское... И главная причина — ни порки, ни бою, ежели къ хорошему человѣку попадешь.
— Не попасть.
— То-то можно.
— А какъ? У всѣхъ господъ вѣстовые есть!
— Мичманъ Веригинъ хочетъ увольнить своего лодыря Прошку.
— За что?
— Что-то нехорошее сдѣлалъ. Только мичманъ не хочетъ срамить Прошку. Вотъ тебѣ бы, Щупленькій, къ мичману въ вѣстовые. Онъ хорошій и простъ. Не гнушается нашимъ братомъ, не то, что другіе.
— Не сподручно какъ-то самому проситься, а я бы радъ.
— А я доложу мичману... Такъ молъ и такъ, ваше благородіе. Онъ башковатый: пойметъ, что такого, какъ ты, вѣстового ему не найти... Сказать что ли?
