шими, темными, загадочными глазами, съ которой онъ познакомился въ Санъ-Франциско, и съ первой встрѣчи влюбился въ нее такъ, какъ никогда еще не влюблялся ни въ какихъ широтахъ, самъ нѣсколько испуганный и смущенный захватившимъ его чувствомъ, которое въ разлукѣ не только не проходило, какъ прежде, а, напротивъ, захватывало еще сильнѣе, и не было, казалось ему, другой женщины во всей подлунной, которая могла бы заставить забыть эту. Она одна, одна была именно тою родственною душой, другомъ и желанной женщиной, — словомъ, тѣмъ воплощеніемъ идеала и инстинкта, присущимъ каждому мужчинѣ, который давно носился въ его душѣ. И когда онъ въ первый разъ увидѣлъ въ Санъ-Франциско эту женщину, онъ сразу же призналъ ее за ту, свою любимую, давно знакомую, о которой тосковалъ, ища женской любви, въ мечтахъ, еще на зарѣ своей юности, — призналъ и радостно отдался чувству, не думая зачѣмъ, къ чему, что изъ этого выйдетъ.
Весеньевъ, обыкновенно экспансивный, болтливый и общительный, охотно разсказывавшій о своихъ увлеченіяхъ, на этотъ разъ тщательно скрывалъ отъ всѣхъ сослуживцевъ свое чувство, и даже закадычному другу своему, красавцу брюнету Оленичу, не открывался. И только, чувствуя неодолимую потребность говорить о любимой женщинѣ, онъ разсказывалъ иногда ему, какая ум-
