Тогда боцманъ нахмурилъ черныя, густыя брови, задвигалъ выдающіяся скулы своего приплюснутаго лица, выпучилъ круглые, какъ у совы, большіе глаза и, внезапно багровѣя и подрыгивая ногой, заговорилъ по настоящему:
— Такъ, слушай, безстыжій собачій сынъ... Слушай, подлюга-раздрайка...
И боцманъ сталъ сыпать самыя невѣроятныя ругательства, на которыя была только способна художественная выдумка вспылившаго и негодующаго боцмана. Онъ грозилъ, что подлеца, изъ-за котораго капитанъ на всѣхъ «обидится», безпремѣно разыщутъ, и ужъ тогда...
— Тогда, — воскликну лъ боцманъ, придумывавшій самыя жестокія наказанія, — тогда будетъ ему прописана плепорція въ триста линьковъ... Отшлифуютъ до безчувствія... Вгонятъ въ «чихотку»... И никакой форменный матросъ не пожалѣетъ «паршивую» Іуду, что бы ей подавиться Діанкой!..
Боцманъ выдержалъ паузу и прибавилъ:
— Такъ лучше сей же секундъ повинись!
И краснорѣчивыя предсказанія боцмана, и совѣты трехъ старыхъ «правильныхъ» матросовъ: — вспомнить совѣсть и не поступать противъ товаришей, — не поошряли виновнаго сознаться.
Тогда негодующій боцманъ рѣшилъ произвести свое предварительное и скорое дознаніе.
По общему мнѣнію команды, онъ «дрался съ
