жена провожала мужа въ день ухода... И капитанъ каждый вечеръ уѣзжалъ съ клипера въ Петербургъ... И адмиралъ Трилистный родной дядя Марьи Николаевны!.. Неправдоподобно совралъ! — вдругъ проговорилъ товарищъ Нельмина.
Мичманъ на минуту смѣшался, и глаза его забѣгали.
Но вдругъ въ отвагѣ отчаянія выпалилъ:
-Ну такъ что жъ?.. Ну, пріѣзжала... Можетъ быть апарансы... И могла пріѣхать, что бы, просить прощенія...
-А Трилистный?..
-Ну такъ что жъ?.. Можетъ другой адмиралъ... И что пристаешь, Иванъ Иванычъ... Развѣ я выдумалъ?.. Я передаю со словъ Жиркова... Онъ писалъ... Онъ, значитъ, и перевралъ... Очень можетъ быть что перевралъ... Я очень радъ, если несправедливо врутъ на Марью Николаевну... Прелестная женщина... Но я все-таки не ушелъ бы отъ нея на три года! — добродушно и весело прибавилъ Нельминъ.
Однако многіе повѣрили, что что-нибудь да есть и пахнетъ семейной драмой.
Но нашлись офицеры, которые, напротивъ, утверждали, что семейное счастье капитана не омрачено. Они любятъ другъ друга, и Марья Николаевна благородная женщина... Про нее ничего не говорятъ... Но министръ приказалъ: «Или
