— А Петра Васильичъ, что и говорить... Анделъ! — замѣчалъ кто-нибудь о старшемъ офицерѣ.
И обыкновенно любимые разговоры на бакѣ о качествахъ того или другого начальникана «Отважномъ» или восиоминанія о злыхъ и строгихъ, и не злыхъ, и понимающихъ матроса начальникахъ, съ которыми прежде служили разсказчики, — теперь не поднимались. И шутокъ было не слышно.
Всѣ стали напряженнѣе и молчаливѣе.
Только молодые матросики изъ первогодковъ тоскливѣе вспоминалио далекой родной сторонѣ и чаще задумывались объ опасностяхъ морской службы.
— Кругомъ вода! — съ тоской говорилъ одинъ бѣлобрысый матросикъ съ большими сѣрыми глазами, который все еше не могъ привыкнуть къ морю, хотя и старался изо всѣхъ силъ дѣлать, что приказывали, что бы боцманъ и унтеръ-офицеры не ругали и не били его.
Только не били бы! И, главное, что бы не наказали линьками!
Старый боцманъ Корявый, «околачивавшійся», какъ онъ говорилъ, во флотѣ двадцать лѣтъ и послѣ всякихъ видовъ сдѣлавшійся большимъ философомъ, обыкновенно дрался «съ разсудкомъ» и «жалѣющи», какъ говорили про него матросы.
Но и онъ становился раздражительнѣй и дрался вовсе безъ разсудка, словно бы въ отместку за
