Ненависть между Байдаровымъ и Сойкинымъ усиливалась. Одинъ не скрывалъ ея, другой, казалось, не обращалъ вниманія на презрительныя насмѣшки и высмѣиваніе Байдарова въ разговорахъ съ другими. Они не разговаривали другъ съ другомъ и только офиціально-сухо раскланивались при встрѣчѣ въ каютъ-компаніи по утрамъ.
Петръ Васильевичъ уже раньше старался примирить ихъ. Но всѣ попытки ни къ чему не привели. Петръ Васильевичъ взялъ только съ Байдарова обѣщаніе не издѣваться въ каютъ-компаніи надъ механиками.
— Вы понимаете, что допустить этого въ каютъ-компаніи не могу. Такъ не заставьте старшаго офицера останавливать васъ...
— Слушаю-съ! — офиціально отвѣчалъ Байдаровъ.
— Я прошу у васъ не офиціальнаго: «слушаю-съ», Николай Николаичъ! Я вашего слова прошу. Передъ вами не старшій офицеръ, а товарищь... И... вы... извините. Не понимаю этого... Ненавидите Сойкина...
— Слишкомъ много чести для него... Я просто игнорирую его и не говорю съ нимъ.
— Вижу, вижу, Николай Николаевичъ... Вы многихъ не признаете... достойными. Простите: большая въ васъ гордыня... Но хоть не высмѣивайте и не оскорбляйте Сойкина, Николай Николаичъ. Вѣдь и самаго терпѣливаго можно вывести
