— Нѣтъ такого закона, что бы вернуть бѣглаго, ежели онъ ничего дурного не сдѣлаетъ... Не-бойсь, какъ въ прошломъ году Трофимовъ скрылся, его и не ловили... Концырь тогда сказывалъ, что никакъ, молъ, нельзя!..
Такъ говорилъ Лещиковъ, а въ душѣ трусилъ за товарища. Просвѣтлѣли и матросы.
— Вотъ то-то и есть! «Собака» изъ-за самаго этого и распалился! — сказалъ Никишка. — И вчера звѣрствовалъ надо мной, и сегодня. А старшаго офицера призвалъ и ему обсказалъ, какъ этто встрѣлъ на у лицѣ Трофимова. «Идетъ, говоритъ, подлецъ, и ровно господинъ какой... Форсисто одѣтый въ вольной одежѣ, въ штиблетахъ и цигарку куритъ. Можете, говоритъ, это понять?» Это «Собака» старшаго офицера спрашиваетъ, а самъ со злости ажно побѣлѣлъ. Старшій офицеръ молчитъ, а «Собака» шипитъ, точно глотку перехватило: «И вѣдь смотритъ на меня; измѣнникъ присяги и, подлецъ, еще смѣетъ смотрѣть... Хучь бы не смѣлъ показываться»... Ну, говоритъ, я окликнулъ: такой, молъ, сякой... Ты присягу нарушилъ и обязанъ вернуться, ежели не есть подлецъ!» А онъ то: «я, говоритъ, здѣсь не такой-сякой, а вольный человѣкъ и вернуться не согласенъ. А ты, говоритъ, проваливай». И еще шляпу въ насмѣшку приподнялъ и пошелъ»... Послѣ этого «Собака» къ концырю... да не засталъ концыря. И сказывалъ старшему офицеру.
