внукъ. Очень можетъ быть, что сей дѣдъ лично не переносилъ ни шведскихъ, ни ляшскихъ разорительныхъ находовъ; зато до конца дней своихъ онъ помнилъ «рубанйну, или руину», помнилъ двѣ «бунтонины, Савастоплю», грозную рекрутчину, многократныя голодовки, опустошительные «болѣзные годы» и, въ особенности — страшную «панщину». Все это прошло разоромъ по дѣдовской жизни, лично имъ и его присными перенесено, пережито; но все это совершенно невѣдомо завндливому внуку, при немъ перешло въ область преданій, гдѣ отдѣльныя событія представляются уже смутными, неузнаваемыми. Такъ, завидливып внукъ удостовѣряетъ, будто вотъ тѣ высокія насыпи есть «швецкія» могилы и тутъ же, благодаря фальшивой филологіи, поясняетъ: въ давніе годы живали «швбцы» (портные); они прославились мастерствомъ, — за что и удостоены почетнаго погребенія… Нѣчто подобное и о галлахъ съ двунадесятью языками, почему-то смѣшиваемыхъ съ галками (птицами) — какими-то выродками пернатаго царства, когда то налетѣвшими изъ отдаленныхъ краевъ на пагубу и разореніе нашей родины. Что же касается «руины и Савастопли», то памятованіе о нихъ сливается съ понятіемъ о «храньцахъ» — органическомъ недугѣ, каковая немочь успѣшно вылѣчивается докторами и въ больницахъ… Несомнѣнно, что и ближайшія къ внуку событія изъ жизни дѣда съ теченіемъ времени закроются чѣмъ-нибудь смутнымъ и, если онъ не даётъ имъ фальшиваго толкованія, такъ наполовину скраситъ жизненную ихъ правдивость.
Опираясь на тѣ или другія данныя, можно, кажется, подвести приблизительные итоги траты и разора отъ указанныхъ матеріальныхъ нестроеній, молено опредѣлить границы ихъ, какъ и средства огражденія. Набѣжали шведы, ляхи, галлы, появились мятежники побили они, пограбили, полонили, да и «замирились» — жизнь снова потекла обычнымъ путемъ; выдался болѣзный или голодушный годъ, потомилъ онъ современниковъ да и миновался — опять потекла прежняя жизпь; отбылъ дѣдъ панщину, ушелъ отъ несносной пригонной неволи, или припря-
