Своимъ ходомъ хочетъ идти на моихъ ногахъ моя старая воля; ея чувство безжалостно и неуязвимо.
Неуязвимъ я только въ мою пяту. Ты жива еще и вѣрна себѣ, самая терпѣливая! Всегда проходила ты черезъ всѣ могилы!
Въ тебѣ живетъ еще все неразрѣшенное моей юности; и какъ жизнь и юность, сидишь ты здѣсь, надѣясь, на желтыхъ обломкахъ могилъ.
Да, ты еще для меня разрушительница всѣхъ могилъ: привѣть тебѣ, моя воля! И только тамъ, гдѣ есть могилы, есть и воскресенье».
Такъ пѣлъ Заратустра.
«Волею къ истинѣ» называете вы, мудрѣйшіе, то, что движетъ вами и дѣлаетъ пылкими?
Волею къ мыслимости всего сущаго: такъ называю я вашу волю!
Все сущее хотите вы сдѣлать сперва мыслимымъ: ибо вы сомнѣваетесь съ добрымъ недовѣріемъ, мыслимо ли оно.
Но оно должно подчиняться и покоряться вамъ! Такъ хочетъ ваша воля. Гладкимъ должно стать оно и подчиниться духу, какъ его зеркало и отраженіе въ немъ.
Въ этомъ вся ваша воля, вы, мудрѣйшіе, какъ воля къ власти; и даже когда вы говорите о добрѣ и злѣ и объ оцѣнкахъ цѣнностей.
Своим ходом хочет идти на моих ногах моя старая воля; её чувство безжалостно и неуязвимо.
Неуязвим я только в мою пяту. Ты жива еще и верна себе, самая терпеливая! Всегда проходила ты через все могилы!
В тебе живет еще всё неразрешенное моей юности; и как жизнь и юность, сидишь ты здесь, надеясь, на желтых обломках могил.
Да, ты еще для меня разрушительница всех могил: приветь тебе, моя воля! И только там, где есть могилы, есть и воскресенье».
Так пел Заратустра.
«Волею к истине» называете вы, мудрейшие, то, что движет вами и делает пылкими?
Волею к мыслимости всего сущего: так называю я вашу волю!
Всё сущее хотите вы сделать сперва мыслимым: ибо вы сомневаетесь с добрым недоверием, мыслимо ли оно.
Но оно должно подчиняться и покоряться вам! Так хочет ваша воля. Гладким должно стать оно и подчиниться духу, как его зеркало и отражение в нём.
В этом вся ваша воля, вы, мудрейшие, как воля к власти; и даже когда вы говорите о добре и зле и об оценках ценностей.
