этотъ богъ долженъ былъ умереть! Человѣкъ не выноситъ, чтобъ такой свидѣтель жилъ».
Такъ говорилъ самыя безобразный человѣкъ. Заратустра же всталъ и собирался уходить: ибо его знобило до самыхъ внутренностей.
«Ты, невыразимый, сказалъ онъ, ты предостерегъ меня отъ своего пути. Въ благодарность за это хвалю я тебѣ моя путь. Смотри, тамъ вверху пещера Заратустры.
Моя пещера велика и глубока, и много закоулковъ въ ней; тамъ находить самый скрытый сокровенное мѣсто свое.
И по близости есть сотни расщелинъ и сотни убѣжищъ для животныхъ пресмыкающихся, порхающихъ и прыгающихъ.
Ты, изгнанный, самъ себя изгнавшій ты не хочешь жить среди людей и человѣческаго состраданія? Ну,, что-жъ, дѣлай, какъ я! Такъ научишься ты у меня; только тотъ, кто дѣйствуетъ, учится.
И прежде всего разговаривай съ моими животными! Самое гордое животное и самое умное животное — пусть будутъ для насъ обоихъ вѣрными совѣтчиками!»
Такъ сказалъ Заратустра и пошелъ своей дорогою, еще задумчивѣе и еще медленнѣе, чѣмъ прежде: ибо онъ вопрошалъ себя о многомъ и не легко находилъ отвѣты.
«Какъ бѣденъ однако человѣкъ! думалъ онъ въ сердцѣ своемъ, какъ безобразенъ, какъ онъ хрипитъ, какъ полонъ скрытаго позора!
Мнѣ говорятъ, что человѣкъ любитъ себя самого: ахъ, какъ велико должно быть это себялюбіе! Какъ много презрѣнія противустоитъ ему!
И этотъ столько же любилъ себя, сколько прези-
этот бог должен был умереть! Человек не выносит, чтоб такой свидетель жил».
Так говорил самые безобразный человек. Заратустра же встал и собирался уходить: ибо его знобило до самых внутренностей.
«Ты, невыразимый, сказал он, ты предостерег меня от своего пути. В благодарность за это хвалю я тебе моя путь. Смотри, там вверху пещера Заратустры.
Моя пещера велика и глубока, и много закоулков в ней; там находить самый скрытый сокровенное место свое.
И поблизости есть сотни расщелин и сотни убежищ для животных пресмыкающихся, порхающих и прыгающих.
Ты, изгнанный, сам себя изгнавший ты не хочешь жить среди людей и человеческого сострадания? Ну,, что ж, делай, как я! Так научишься ты у меня; только тот, кто действует, учится.
И прежде всего разговаривай с моими животными! Самое гордое животное и самое умное животное — пусть будут для нас обоих верными советчиками!»
Так сказал Заратустра и пошел своей дорогою, еще задумчивее и еще медленнее, чем прежде: ибо он вопрошал себя о многом и не легко находил ответы.
«Как беден однако человек! думал он в сердце своем, как безобразен, как он хрипит, как полон скрытого позора!
Мне говорят, что человек любит себя самого: ах, как велико должно быть это себялюбие! Как много презрения противустоит ему!
И этот столько же любил себя, сколько прези-
