Мама долго просила y меня прощенія, и мы помирились. Но я не забылъ ея словъ и часто потомъ говорилъ ей:
— Вотъ Сыромятниковъ, или Маремьяновъ, правда, какіе мужественные? Правда, они должны нравиться женщинамъ?
Мама улыбалась и зажимала мнѣ ротъ своей большой, но красивой рукой съ безчисленными звенящими браслетами.
Я зналъ, что дѣлался фатомъ, потому что я все-таки очень нравился тамошнимъ барышнямъ, зналъ — жизнь проходила пусто, и сердце дѣлалось пошлымъ отъ этой вѣчной рисовки и безцѣльнаго желанія нравиться. Самъ я ни разу не влюблялся. Нравились многія, но не сильно. Въ сущности, я былъ очень чистымъ въ то время, какъ рѣдкіе, но мысленно я оказывался не лучше другихъ. Говорятъ, что всегда чистые люди — не чисты въ мысляхъ; но мнѣ кажется, что это неправда. И y меня это было временно и, я думаю, отъ робости, отъ пошлой и праздной жизни, и оттого, что меня всѣ портили и баловали.
Удивительно, какъ мало меня интересовали книги. Я ихъ читалъ, пока не сдалъ экзамена. A съ тѣхъ поръ я занимался только музыкой. Она одна меня волновала и заставляла всломинать то, чего не было. Для музыки я могъ забыть многое.
Наконецъ, мы поѣхали въ Москву. И я былъ
