капусты, ни керосину! Да и не дастъ онъ въ воскресенье никакого работника!
— Что это, Текла Павловна? спросила любопытная Оля.
Она была хорошенькая петербургская горничнея, затянутая въ корсетъ и скучавшая здѣсь не меньше своей барышни, Лили.
Текла Павловна принялась жаловаться.
— A что вы думаете? сказала вдругъ Луша, доставая противень изъ духовой. У насъ Дунька ботикомъ править умѣетъ. Около ихней деревни озеро есть.
Всѣ посмотрѣти на Дуню.
Она сидѣла на порогѣ открытой двери и толкла сахаръ.
— Правда что-ли, Дуня? Ѣздила на ботикѣ?
— Ѣздила. Я могу.
Дуня совеѣмъ не шевелила губами, когда говорила, a потому слова ея были невнятны. Полное лицо ея съ тупымъ носомъ и свѣтлыми глазами напоминало невыразительныя лица нѣкоторыхъ статуй. Ротъ она никогда не закрывала, точно верхняя губа была слишкомъ коротка. Одѣвалась въ деревенскія платья съ лифчикомъ, но онѣ не портили ея широкую фигуру. Когда Дуня шла босая мимо буфета, посуда звенѣла и дерево трещало.
— Да вретъ она все, деревенщина, проговорила Текла Павловна.
Дуня ничего не отвѣтила и продолжала толочь сахаръ.
