русское общество и во главѣ его императоръ Николай I, потребовавшій исполненія на сценѣ «Ревизора»; масса общества создала Гоголю литературный успѣхъ, съ которымъ могъ равняться только успѣхъ одного Пушкина. Литературная критика (за исключеніемъ тѣхъ немногихъ, которые изъ извѣстнаго рода услужливости старались умалить общественное значеніе писателя, или искренно не понимали реализма Гоголя по привычкѣ къ романтической напыщенности), литературная критика, въ лицѣ Бѣлинскаго, встрѣтила Гоголя съ настоящимъ энтузіазмомъ, восхищалась въ немъ не только удивительнымъ художественнымъ мастерствомъ, но высоко оцѣнила въ немъ это общественное значеніе, въ которомъ видѣло залогъ общественнаго сознанія, никогда раньше не сказавшагося въ нашей литературѣ съ такою убѣждающею силою. Критика вовсе не думала упрекать Гоголя за недостатокъ «идеальныхъ лицъ», — потому что возвышенный идеалъ нравственный и общественный самъ собою возникалъ передъ читателемъ, какъ требуемый инстинктомъ чувства въ противуположность картинамъ отрицательной дѣйствительности. И самъ писатель не однажды указывалъ читателю путь къ этому идеалу. Не разъ онъ прерывалъ теченіе сатиры или изображенія гнетущихъ явленій жизни и, какъ бы самъ утомленный тяжелой картиной, оставляя роль повѣствователя, высказывалъ свое личное чувство въ лирическихъ отступленіяхъ или моральныхъ истолкованіяхъ. У писателя оказывался такой запасъ теплаго чувства, такая глубина человѣчности, что повидимому мелкая шуточная исторія переходила въ драму, или въ трогательное повѣствованіе, въ которомъ читатель не могъ оставаться равнодушнымъ… Въ первыхъ петербургскихъ повѣстяхъ мы находимъ уже яркія проявленія этой стороны его таланта.
Какой задушевностью проникнутъ разсказъ о тихомъ, незамѣтномъ, какъ будто ничтожномъ существованіи «Старосвѣтскихъ помѣщиковъ»; какое сильное впечатлѣніе производила исторія «Шинели», отнятой грабителями у бѣднаго стараго чиновника. Напомнимъ эпизодъ: «Только если ужъ слишкомъ была
русское общество и во главе его император Николай I, потребовавший исполнения на сцене «Ревизора»; масса общества создала Гоголю литературный успех, с которым мог равняться только успех одного Пушкина. Литературная критика (за исключением тех немногих, которые из известного рода услужливости старались умалить общественное значение писателя, или искренно не понимали реализма Гоголя по привычке к романтической напыщенности), литературная критика, в лице Белинского, встретила Гоголя с настоящим энтузиазмом, восхищалась в нём не только удивительным художественным мастерством, но высоко оценила в нём это общественное значение, в котором видело залог общественного сознания, никогда раньше не сказавшегося в нашей литературе с такою убеждающею силою. Критика вовсе не думала упрекать Гоголя за недостаток «идеальных лиц», — потому что возвышенный идеал нравственный и общественный сам собою возникал перед читателем, как требуемый инстинктом чувства в противоположность картинам отрицательной действительности. И сам писатель не однажды указывал читателю путь к этому идеалу. Не раз он прерывал течение сатиры или изображения гнетущих явлений жизни и, как бы сам утомленный тяжелой картиной, оставляя роль повествователя, высказывал свое личное чувство в лирических отступлениях или моральных истолкованиях. У писателя оказывался такой запас теплого чувства, такая глубина человечности, что по-видимому мелкая шуточная история переходила в драму, или в трогательное повествование, в котором читатель не мог оставаться равнодушным… В первых петербургских повестях мы находим уже яркие проявления этой стороны его таланта.
Какой задушевностью проникнут рассказ о тихом, незаметном, как будто ничтожном существовании «Старосветских помещиков»; какое сильное впечатление производила история «Шинели», отнятой грабителями у бедного старого чиновника. Напомним эпизод: «Только если уж слишком была
