вліянія. Дѣйствительно, Гоголь не только мало извѣстенъ, но былъ повидимому и мало понятенъ европейскому читателю: въ немъ слишкомъ много спеціально, технически, русскаго, чуждаго европейскому пониманію — нерѣдко прямо какъ иная ступень культуры. Подобнымъ образомъ европейскому читателю почти недоступенъ Салтыковъ, еще одинъ изъ великихъ писателей русской литературы; вѣроятно часто не совсѣмъ доступенъ и Л. Н. Толстой въ своихъ разсказахъ и драмахъ изъ народной жизни. Но относительно Гоголя мы имѣемъ въ виду собственный процессъ развитія само̀й русской литературы (онъ еще мало извѣстенъ западной критикѣ): Гоголь могущественно участвовалъ въ созданіи того нравственнаго настроенія, которое наряду съ геніальнымъ художественнымъ творчествомъ дало ему первенствующую роль въ русской литературѣ; это настроеніе и сообщило дальнѣйшему развитію литературы тотъ же высокій тонъ общественнаго интереса и нравственнаго чувства — и отсюда въ значительной мѣрѣ шло то нравственное и поэтическое обаяніе, какое на нашихъ глазахъ русская литература производитъ въ европейскомъ обществѣ.
Какимъ же образомъ западная критика объясняетъ тѣхъ русскихъ писателей, которые находятъ въ Европѣ столько поклонниковъ? Говоримъ о критикѣ потому, что она, очевидно, старается привести къ сознанію непосредственныя впечатлѣнія массы. Прежде всего поражало конечно обиліе и оригинальность русскаго художественнаго творчества: дѣйствительно, писатели, которыхъ мы назвали, представляютъ собою высокую и рѣдкую степень художественнаго дарованія, — оно само по себѣ могло быть залогомъ успѣха, — но затѣмъ, чему служило это художественное творчество, какія идеи и настроенія чувства оно воплощало?
Изъ многочисленныхъ отзывовъ европейской критики, которые здѣсь не время перебирать, возьмемъ отзывы одного писателя, вѣроятно наиболѣе извѣстнаго изъ европейскихъ критиковъ русской литературы и, быть можетъ, одного изъ самыхъ
влияния. Действительно, Гоголь не только мало известен, но был по-видимому и мало понятен европейскому читателю: в нём слишком много специально, технически, русского, чуждого европейскому пониманию — нередко прямо как иная ступень культуры. Подобным образом европейскому читателю почти недоступен Салтыков, еще один из великих писателей русской литературы; вероятно часто не совсем доступен и Л. Н. Толстой в своих рассказах и драмах из народной жизни. Но относительно Гоголя мы имеем в виду собственный процесс развития само́й русской литературы (он еще мало известен западной критике): Гоголь могущественно участвовал в создании того нравственного настроения, которое наряду с гениальным художественным творчеством дало ему первенствующую роль в русской литературе; это настроение и сообщило дальнейшему развитию литературы тот же высокий тон общественного интереса и нравственного чувства — и отсюда в значительной мере шло то нравственное и поэтическое обаяние, какое на наших глазах русская литература производит в европейском обществе.
Каким же образом западная критика объясняет тех русских писателей, которые находят в Европе столько поклонников? Говорим о критике потому, что она, очевидно, старается привести к сознанию непосредственные впечатления массы. Прежде всего поражало конечно обилие и оригинальность русского художественного творчества: действительно, писатели, которых мы назвали, представляют собою высокую и редкую степень художественного дарования, — оно само по себе могло быть залогом успеха, — но затем, чему служило это художественное творчество, какие идеи и настроения чувства оно воплощало?
Из многочисленных отзывов европейской критики, которые здесь не время перебирать, возьмем отзывы одного писателя, вероятно наиболее известного из европейских критиков русской литературы и, быть может, одного из самых
