поставила свой завѣтный чайникъ, очки, чашку безъ ручки, и два кусочка сахару,— и опять за салфетку и опятъ ну тянуть.
„Игоша! Игоша!“ закричать я „погоди, не роняй — хорошо мнѣ одинъ разъ прошло, а въ другой не повѣрятъ; скажи лучше, что тебѣ надобно?“ — А вотъ что —, сказалъ онъ густымъ басомъ,—я твоему батюшкѣ вѣрой и правдой служу, не хуже другихъ слугъ ни чего не дѣлаю, а имъ всѣмъ батюшка къ празднику сапоги пошилъ, а мнѣ маленькому—, прибавилъ онъ тоненькимъ голоскомъ, — и сапожишковъ нѣтъ, на дворѣ днемъ мокро, ночью морозно, ноги ознобишь... — и съ сими словами Игоша потянулъ за салфетку и полетѣли на полъ и завѣтный нянюшкинъ чайникъ, и очки выскочили изъ очешника, и чашка безъ ручки разшибласъ , и кусочекъ сахарца укатился...
Вошла нянюшка, опять меня журить; я на Игошу, она на меня. „Батюшка, безногій сапоговъ проситъ“ закричалъ я, когда вошелъ батюшка. — Нѣтъ шалунъ, сказалъ ба-
