что первое появилось послѣ послѣдняго, т.‑е. послѣ 1591 г. Противъ противоположной гипотезы говоритъ и отсутствіе подробнаго сказанія въ ркпп. XVI вѣка. Если бы оно появилось до 1591 г., т.‑е. въ XVI в., то чѣмъ объяснить то, что ни въ одной изъ 80 рукописей, содержащихъ слова и переводы Максима грека, оно не встрѣтилось? — Что же касается мнѣнія Филарета архіеп. черниговскаго, — то то, что онъ принимаетъ „за уваженіе, которое было оказано Максиму греку при гробѣ его въ лаврѣ“ (какъ „русская церковная чада умилными словесы своего отца и учителя вѣнчеваютъ, глаголаху:…“) есть ни болѣе, ни менѣе, какъ риторическія упражненія автора сказанія, который отъ себя начинаетъ восхвалять Максима грека, заставляетъ иноковъ Троице-Сергіева монастыря произносить сочиненныя имъ рѣчи[1]…
Если бы сказаніе было писано вскорѣ послѣ смерти Максима грека, да еще въ Троице-Сергіевомъ монастырѣ, то какимъ образомъ могло попасть въ него находящееся здѣсь извѣстіе, что игуменъ Троицкаго монастыря Артемій (игуменъ съ половины 1551 г.) умеръ ранѣе Максима грека, когда извѣстно, что Артемій „сложилъ съ себя игуменство и удалился изъ лавры, потомъ былъ судимъ соборомъ, (въ январѣ 1554 г.) сосланъ въ Соловецкій монастырь и оттуда бѣжалъ въ Литву[2]. Въ виду такихъ несообразностей А. В. Горскій и К. И. Невоструевъ должны были сознаться, что „сказаніе написано человѣкомъ, не очень близко знавшимъ дѣло“[3]. Находящіяся въ сказаніи, какъ видно будетъ ниже, несообразности и ошибочныя мнѣнія еще сильнѣе убѣждаютъ въ томъ, что подробныя сказанія о Максимѣ грекѣ писаны не вскорѣ послѣ его смерти, а спустя долгое время послѣ нея.
Въ этомъ подробномъ сказаніи, о которомъ у насъ сейчасъ рѣчь, — „сказаніи извѣстномъ о приходѣ на Русь Максима грека“, начинающемся словами: „инокъ Максимъ философъ
