Председатель. — Вы голосовали за перерыв в Совете Министров. Почему?
Протопопов. — Да. Потому что, когда этот вопрос стоял на очереди, я был поставлен в ужасное положение; как только Государственная Дума открывается, начинает страшно меня бранить, страшно бранить, у меня осадок личный сделался. Дело в том, как я сказал в самом начале, что Дорошевич сказал мне, что меня загонят в правый угол, я действительно себя видел в правом углу, но не душой, а в правом углу по всем своим поступкам. Каким образом это было, как это сделалось? Потому что я был всегда человеком середины и теперь остаюсь и остался человеком середины. Теперь о роспуске Государственной Думы. Почему я мог голосовать за перерыв? Потому что Государственная Дума страшно поднимала настроение в стране. Мне делалось страшно. Я видел, что мы не дотянем до конца войны, и произойдет то, что произошло. Мне казалось следующее: лекарства нет, и мы не можем его придумать, это факт. Во-первых, мне казалось следующее: оппозиция станет на свое место, все, работающие по вопросам государственным и общественным, все должны стать на свои места. Во-вторых, я отлично видел, что в сущности правительства нет. Я отлично понимал, что нельзя вести войну, не опираясь на общественные силы, без мобилизации всех сил страны. Я понимал это отлично, но та форма, которую, мне казалось, приняла общественность, посягнув и вступив в правительственную сферу, делает то, что надлежит делать правительству. Получилась уже такая вещь, что общественность захватила власть, и мне казалось это не вполне правильным. Хотелось мне, чтобы правительство было правительством, но я сам видел, что нет системы. Возьмем казенное строительство.
Председатель. — Это частный вопрос. В сущности вам казалось, что общественность того времени внедряется или входит в круг правительственных обязанностей? Какой вывод? Вы стали тогда против общественности.
Протопопов. — Нет, извините, я думал, что как можно быть против общественности. Быть против общественности, это значит сказать, что нельзя войну вести, ибо без общественности правительство физически не могло бы вести войны. Я не мог сказать — я против общественности — а кто же будет вести войну? Вот какая вещь получилась. Мне казалось тогда, что правительство должно делать то, что делали общественные учреждения…
Председатель. — Как вы считали, какой правильный образ действий по отношению к общественности? Вы говорите, что вам было ясно, что правительство должно делать то, что делает общественность; что же делать с общественностью, которая, по вашему мнению, входила в круг правительства?
