Председатель. — Чем же принципиально отличается одно от другого? Агент внедряется и состоит членом сообщества; это, по-вашему, недопустимо; но, по-вашему, допустимо от члена сообщества, проникшего туда, не в качестве агента, получать за плату сведения о жизни сообщества?
Маклаков. — В первом случае мы толкаем человека итти туда, куда он по своим убеждениям итти не может; он внедряется в доверие, как чужой человек, для того, чтобы раскрыть картину. В другом случае, если сам человек идет и открывает, это — не дело министра внутренних дел, а дело сыска, без конца грязное, по неизбежной обстановке своей работы; это — добрая воля, и мы не вводим человека в искушение.
Председатель. — Значит, секретным сотрудником следует считать не того, кто внедряется в сообщество, чтобы там добывать сведения для департамента полиции, а того, кто состоит в сообществе и, вместе с тем, получает деньги от департамента? Если же под секретным сотрудничеством подразумевать то и другое, следует признать, что вы боролись с одной половиной — с осведомлением, оставляя в силе другую половину.
Маклаков. — Я просто о ней не упоминал… Мы, может быть, и дошли бы; а с армией и флотом всякие сношения были отрезаны…
Председатель. — По министерству внутренних дел. Таким образом, следует сказать, что вы допускали внешнюю агентуру, т.-е. внешнее наблюдение, и ту часть внутренней, которая была представлена не служащими в департаменте, а приходившими в департамент или к его агентам и систематически сообщавшими сведения жандармским властям? Так?
Маклаков. — Так.
Председатель. — Теперь, расследуем случай с Шорниковой. Вы говорите, у вас было по этому поводу совещание в совете министров. Какую точку зрения вы отстаивали?
Маклаков. — Я совершенно отказался дать ей материальную возможность избавиться от правосудия, потому что в совете министров даже такой осторожный человек, как покойный Харитонов, говорил, что пойдет канитель. Создается большое дело, будут разговоры, это — нежелательно. Вот их точка зрения. Здесь я отказался. Я был в единственном числе и настоял на том, чтобы ее судили, раз она явится; а после того, как суд кончится, мы рассудим, как поступить.
Председатель. — Кто же из ваших товарищей по кабинету настаивал на ее сокрытии?
Маклаков. — Все до одного. Меня никто не поддерживал. Не то, что скрыть, а все опасались.
Председатель. — Вы это получили по наследству, ибо Щегловитов еще в 1912 году имел разоблачающее письмо?
