Хвостов. — Я слишком был ошеломлен моим назначением, чтобы думать об этом. Я думал, что это как-нибудь пройдет. Я не ожидал, что мое пребывание будет (слава богу) так кратковременно.
Председатель. — Ваши товарищи знали о перлюстрации? Пользовались ею?
Хвостов. — Я думаю, что нет. Я не слыхал, чтобы они получали. Некоторые вещи рассылались по департаментам самим Мардариевым, потому что я вспоминаю, что там, где был вопрос о каком-нибудь преступном деянии, там иногда на некоторых перлюстрациях было написано: «Копия препровождена в департамент полиции».
Председатель. — Так что для вас было совершенно ясно, что перлюстрация никакого государственного значения не имела?
Хвостов. — Никакого. Я выражал полное мое негодование и поражался, что производится такая глупая вещь.
Председатель. — Вам не приходилось говорить со Штюрмером и Протопоповым и выяснять их точку зрения на перлюстрацию?
Хвостов. — Со Штюрмером не надо было говорить, потому что раз он этим интересовался, то, значит, он придавал этому важное значение, а с Протопоповым не стоило об этом говорить. Я нашел некоторые перлюстрованные письма моего брата — сенатора Алексея Алексеевича Хвостова, где он писал о Штюрмере своему зятю Волжину. Я это передал моему брату.
Председатель. — А в ваш единственный доклад, как министра внутренних дел, вы не привозили бывшему царю перлюстрированные письма?
Хвостов. — Нет. Я бы мог, конечно, привезти, чтобы посмешить государя.
Председатель. — Какое было отношение к перлюстрации товарища министра, заведывавшего департаментом полиции?
Хвостов. — Никакого. Они получали. Но я не знаю, где им было отведено помещение.
