дарю. Тут в высшей степени было бурливое настроение, и я записал только то, что было необходимо.
Председатель. — Генерал, скажите, пожалуйста, вы, повидимому, хорошо характеризуете Фредерикса. Чем вы объясняете, что ненависть широких кругов на нем так сосредоточилась? Его считали главой центра немецкой партии?
Дубенский. — Это совершенно неверно, просто его фамилия Фредерикс. Он безусловно честный, холодный, если хотите, немного эгоист, но безусловно честный человек, вне всякого сомнения. Это давний проводитель конституции, он сколько раз говорил государю. И должен вам сказать, что среди лиц свиты очень многие были поклонниками, — тот же Нилов, мой большой приятель.
Председатель. — Повидимому, очень равнодушные поклонники… Вы говорите, поклонники конституции. То, что она не осуществлялась, оставляло их равнодушными?
Дубенский. — Что же мы могли? Мы не в силах были сделать. Я должен сказать, я убежден был, что необходимо сделать уступки. Я убедился там на месте, прибывши в феврале, я чувствовал, что без этого мы пропадем. И это было общее мнение всех, до Воейкова включительно.
Председатель. — Генерал, сейчас именно устанавливается стремление некоторых лиц, из числа считающих себя весьма преданными бывшему государю, повернуть обратно, повернуть назад колесо истории и не только не довести положения законодательных учреждений до степени решающего фактора, но повернуть назад и низвести эти законодательные учреждения до степени законосовещательных, при чем имеются указания на то, что и государь, в некоторые моменты подымал этот вопрос и даже сам его ставил.
Дубенский. — Я не знаю, поднимал ли он его; но всегда решение было совершенно определенное. Если бы государь обладал большими силами, если бы он проявил известный характер, стремление вести все по своему личному самодержавному указу, к этому многие отнеслись бы сочувственно; но когда мы увидали, что это безнадежно, что от него ничего нельзя ожидать, никаких даже указаний, тогда нужно было итти на это. Без этого мы ничего не могли сделать. Если бы у нас были Петры, если бы был Вильгельм, то я сам до сих пор думал, что лучше строя самодержавного трудно найти, потому что, когда во главе стоит гениальный человек, он может массу сделать. Он накопляет весь тот разум, который может быть распылен в целой палате.
Председатель. — Это общее соображение, неправда ли? Но вы несколько уклонились от вопроса: каким образом, будучи конституционалистом, преданным самодержцу, и будучи поклонником в то же время идеи самодержавия, как можете вы утверждать,
