въ голову тамъ, у преддверія. Вѣдь, очевидно, ты добился своего, иначе ты не ушелъ бы оттуда[1].
Сократъ садится, говоритъ, и отвѣчаетъ: — Прекрасно было бы, Агатонъ, если бы мудрость изъ полнѣйшаго изъ насъ перетекала бы въ пустѣйшаго, какъ скоро мы прикоснулись бы другъ къ другу, подобно тому, какъ вода изъ полнѣйшей чаши перетекаетъ черезъ шерсть въ пустѣйшую. Вѣдь, если бы такова была и мудрость, то для меня весьма много значило бы расположиться возлѣ тебя, потому что тогда, я наполнился бы, полагаю, обширною и прекрасною мудростью. Вѣдь, моя мудрость и незначительна и даже можетъ быть подвергнута сомнѣнію, какъ сновидѣніе, твоя же, напротивъ, и исполнена блеска и полна самыхъ радужныхъ надеждъ, такъ какъ она отъ тебя, человѣка еще молодого, кинула такой сильный отблескъ и недавно показала себя на глазахъ болѣе, чѣмъ тридцати тысячъ эллиновъ[2]. "Насмѣшникъ ты, Сократъ, сказалъ Агатонъ. О томъ, кто изъ насъ мудрѣе, мы разберемся съ тобою немного погодя, когда мы прибѣгнемъ къ судебному посредничеству Діониса[3]. А теперь прежде всего принимайся за ѣду.
IV. Послѣ того, какъ Сократъ, говоритъ, возлегъ и кончилъ ѣду, какъ и другіе, они стали дѣлать возліянія, пѣть гимнъ и, совершивъ все прочее,
- ↑ Т.-е. ты восходящее свѣтило.
- ↑ Сократовская иронія, сказанная съ паѳосомъ, вызвала протестъ даже у тщеславнаго Агатона.
- ↑ Когда станемъ пить.
