Когда эти условия изменились, и на место общинного землевладения водворилась уже отдельная собственность в участках, возвратиться к прежнему состоянию — невозможно, разумным порядком, как невозможно вернуться сознательно с высшей степени и от лучших форм культуры и быта, к прежней, давно пройденной степени и на старую, прожитую форму.
Обычай общинного землевладения в России, кроме практического, имеет у нас и немаловажное историческое значение. Едва ли можно сомневаться в том, что благодаря сельской общине у крестьян наших, они сохранили под гнетом крепостного права и сознание прав своих на землю, перед государством, и своего сословного значения пред лицом государственной власти. Благодаря общине мир, т. е. местное общество крестьян, никогда не утрачивал своего значения пред лицом помещика и, как ни была безгранична помещичья власть, личность крестьянина никогда в лице его совсем не исчезала: оттого и во взаимных отношениях крестьян к помещику не было у нас того раздражения и ожесточения, какое мы видим в истории сельского сословия на западе.
Замечательно, что сельская община везде, где успела удержаться до последнего времени, имела подобное же значение. Один из новейших писателей (Laveleye) предлагает вопрос: отчего в Англии дворянство успело с давнего времени сосредоточить в руках своих поземельную собственность, обобрав землю у всех мелких владельцев, а во Франции такое же дворянство, пользуясь еще более значительными привилегиями, и властвуя над народом, имевшим еще менее законных прав и еще более стесненным, — не успело достигнуть такого же результата? Отчего во Франции, несмотря на стеснения, мелкая собственность распространялась все более и более, а в Англии, несмотря на политическую свободу, она более и более исчезала? На эти вопросы он отвечает: „одна из главных причин этого явления состоит, по мнению моему, в том, что во Франции сельские общины сохранились до XVIII столетия, тогда как в Англии они исчезли издревле. Покуда общины держались, они служили задержкою расширению господских владений, — прежде всего потому, что община была непрерывно существующим и твердо укоренившимся бытовым явлением, которое трудно отрицать или ниспровергнуть; далее, потому, что взаимная связь общины как собирательного тела (collectivité) придавала ей значительную силу сцепления и противодействия; наконец потому, что владение общины было, так сказать, неотчуждаемое, обеспечено от раздробления и от случайности наследственных разделов и продаж. Общинные ассоциации пережили всю средневековую эпоху, не изменившись почти ни в чем, подобно монастырским общинам, с которыми имели много общего в устройстве: в качестве корпораций, они пользовались выгодою непрерывности. Когда общины стали распадаться и повыделились из них мелкие землевладельцы, — в эту пору помещичье сословие утратило уже прежнюю способность расширения — и подступила уже революция, приближалась эпоха гражданского кодекса. В эту пору
