мѣстѣ дорога была почти совершенно заграждена лошадиными трупами и поломанными повозками. Вдругъ я поневолѣ отдался слабости и опустился на шею дохлой лошади, лежавшей поперекъ дороги. Вокругъ лежали безъ движенія люди различныхъ полковъ. Я различилъ между ними нѣсколько солдатъ молодой гвардіи, которыхъ легко было узнать по киверамъ; потомъ я сообразилъ, что часть этихъ людей умерли въ то время, какъ старались разрѣзатъ трупъ лошади, чтобы съѣсть его, но у нихъ не хватило силы, и они погибли отъ холода и голода, какъ это случалось каждый день. Въ этомъ печальномъ положеніи, очутившись одинъ среди обширнаго кладбища и страшнаго безмолвія, я отдался мрачнымъ мыслямъ: я думалъ о своихъ товарищахъ, съ которыми былъ разлученъ какимъ-то рокомъ, думалъ о своей родинѣ, о своихъ близкихъ—и заплакалъ какъ ребенокъ. Пролитыя слезы немного облегчили меня и вернули мнѣ потерянное мужество.
Я нашелъ у себя подъ рукой, у самой головы лошади, на которой сидѣлъ, маленькій топорикъ, какой мы всегда носили съ собой въ каждой ротѣ во время похода. Я хотѣлъ употребить его, чтобы отрѣзать кусокъ мяса, но не могъ, до такой степени трупъ закоченѣлъ отъ мороза—совершеннѣйшее дерево. Я истощилъ послѣднія силы, одолѣвая лошадь, и повалился въ изнеможеніи, зато немного согрѣлся.
Подымая топорикъ, вывалившійся у меня изъ руки,я замѣтилъ, что откололъ нѣсколько кусковъ льду. Ока-
