Нѣкто Шмидтъ, бѣжавшій изъ Дрездена, вслѣдствіе совершенныхъ имъ тамъ мошенничествъ, пріѣхалъ въ Цюрихъ, гдѣ сталъ пропагандировать основаніе фонда покушеній; онъ даже лично вноситъ для этого 20 франковъ, какъ первую лепту. Но и онъ былъ также полицейскимъ агентомъ. (Смѣхъ). А берлинскій сыщикъ тайной полиціи, Ирингъ-Маловъ, который заявилъ готовность давать уроки по приготовленію взрывчатыхъ веществъ, такъ-какъ парламентскимъ путемъ дѣла подвигаются слишкомъ медленно. (Смѣхъ).
То, что я привожу здѣсь,—не шутки и не басни; все это я могу во всякую данную минуту доказать. Не имѣемъ-ли мы въ виду такого богатаго опыта права спросить себя, кто скрывается и въ дѣлѣ женевскаго покушенія? Правда, Лукени анархистъ,—но это, подобно Нобилингу, предоставленный самому себѣ съ дѣтства человѣкъ, испорченный, погибшій подъ вліяніемъ несчастныхъ условій жизни. Онъ—незаконный сынъ, нашедшій сначала пріютъ въ воспитательномъ домѣ, выросшій потомъ безъ всякаго надзора и вынужденный съ десятилѣтняго возраста зарабатывать себѣ пропитаніе то тутъ, то тамъ. Такимъ образомъ онъ превратился въ человѣка, оказавшагося способнымъ на такое безсмысленное убійство. Но совершилъ-ли онъ его по собственному побужденію, или же находясь подъ постороннимъ вліяніемъ,—вотъ вопросъ, который, надо надѣяться, будетъ выясненъ во время процесса въ Женевѣ.[1]
- ↑ Въ обвинительномъ актѣ говорится, что Лукени упорно отрицаетъ существованіе сообщниковъ. Хотя фактическихъ указаний на ихъ существованіе и не имѣется, но все-же возможно что совершенное имъ преступленіе явилось результатомъ не его личнаго побужденія. Во всякомъ случае Лукени долженъ быть признанъ зачинщикомъ и непосредственнымъ исполнителемъ, но извѣстная сдержанность съ его стороны и очевидная неточность показаній даютъ поводъ предположить, что ему приходится многое скрывать. Пользу это можетъ принести только другимъ, а не ему. Во время судебнаго разбирательства, происходившаго, какъ извѣстно, публично, этого пункта почти что не касались.
Некто Шмидт, бежавший из Дрездена, вследствие совершенных им там мошенничеств, приехал в Цюрих, где стал пропагандировать основание фонда покушений; он даже лично вносит для этого 20 франков, как первую лепту. Но и он был также полицейским агентом. (Смех). А берлинский сыщик тайной полиции, Иринг-Малов, который заявил готовность давать уроки по приготовлению взрывчатых веществ, так как парламентским путем дела подвигаются слишком медленно. (Смех).
То, что я привожу здесь, — не шутки и не басни; все это я могу во всякую данную минуту доказать. Не имеем ли мы ввиду такого богатого опыта права спросить себя, кто скрывается и в деле женевского покушения? Правда, Лукени анархист, — но это, подобно Нобилингу, предоставленный самому себе с детства человек, испорченный, погибший под влиянием несчастных условий жизни. Он — незаконный сын, нашедший сначала приют в воспитательном доме, выросший потом без всякого надзора и вынужденный с десятилетнего возраста зарабатывать себе пропитание то тут, то там. Таким образом он превратился в человека, оказавшегося способным на такое бессмысленное убийство. Но совершил ли он его по собственному побуждению, или же находясь под посторонним влиянием, — вот вопрос, который, надо надеяться, будет выяснен во время процесса в Женеве.[1]
- ↑ В обвинительном акте говорится, что Лукени упорно отрицает существование сообщников. Хотя фактических указаний на их существование и не имеется, но все же возможно что совершенное им преступление явилось результатом не его личного побуждения. Во всяком случае Лукени должен быть признан зачинщиком и непосредственным исполнителем, но известная сдержанность с его стороны и очевидная неточность показаний дают повод предположить, что ему приходится многое скрывать. Пользу это может принести только другим, а не ему. Во время судебного разбирательства, происходившего, как известно, публично, этого пункта почти что не касались.
