палящій лихорадочный зной… Степанъ тихо, протяжно стоналъ при каждомъ вздохѣ.
— М-а-а-мка, пи-и-ить! — капризно и сонно запросилъ дѣтскій голосъ.
Марья послушно вскочила съ кровати и зашлепала босыми ногами къ ведру. Студентъ слышалъ, какъ заплескалась вода въ желѣзномъ ковшѣ, и какъ ребенокъ долго и жадно пилъ большими, громкими глотками, останавливаясь, чтобы перевести духъ. И опять все стихло, Размѣренно лопалась въ груди землемѣра тонкая перепонка, жалобно билась о стекло муха, и часто-часто, какъ маленькіе паровозики, дышали дѣтскія грудки. Старшая дѣвочка вдругъ проснулась и сѣла на кровати. Она долго силилась что-то выговорить, но не могла и только стучала зубами въ страшномъ ознобѣ. «Хо-о-ло-дно!» — разслышалъ наконецъ Сердюковъ прерывистые, заикающіеся звуки. Марья со вздохами и нѣжнымъ шопотомъ укутала дѣвочку тулупомъ, но студентъ долго еще слышалъ въ темнотѣ сухое и частое щелканье ея зубовъ.
Сердюковъ напрасно употреблялъ всѣ знакомыя ему средства, чтобы уснуть. Считалъ онъ до ста и далѣе, повторялъ знакомые стихи и jus’ы изъ пандектовъ, старался представить себѣ блестящую точку и волнующуюся поверхность моря. Но испытанныя средства не помогали. Кругомъ часто и жарко дышали больныя груди, и въ душной темнотѣ чудилось таинственное присутствіе кровожаднаго и незримаго духа, который, какъ проклятіе, поселился въ избѣ лѣсника.
Около кровати заплакалъ ребенокъ. Мать спросонья толкнула люльку и, сама борясь съ дремотой, запѣла подъ жалобный скрипъ веревокъ старинную колыбельную пѣсню:
Аа—аа—аа—а!
И всѣ лю-ю-ди-и спятъ,
И всѣ звѣ-ѣ-ри-и спятъ…
